Кристиане начала спокойно раздеваться. Сняла сначала шапку, потом куртку.
— Минуточку, — попросил Стюбё в трубку. — Кристиане, перестань! Подожди немного...
Девочка уже успела раздеться почти полностью — на ней остались только розовые трусики и майка. Колготки она натянула на голову.
— Я не хочу даже говорить об этом! — отрезал Ингвар Стюбё. — У меня четырнадцать дней отпуска по уходу за ребенком. Я не сплю уже больше суток, Зигмунд. Да у меня ребенок родился меньше пяти часов назад, и теперь...
Кристиане спустила колготки на живот, как косы.
— Пеппи-Длинный-Чулок, — весело произнесла она. — Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
— Нет! — возразил Ингвар так нелюбезно, что Кристиане вздрогнула и расплакалась. — У меня отпуск. У меня родился ребенок. Я...
Ее плач перешел в рев. Ингвар так и не смог привыкнуть к тому, что такой хрупкий ребенок может издавать столь оглушительные звуки.
— Кристиане, — с отчаянием сказал он. — Я злюсь совсем не на тебя. Я разговариваю с... Алло? Я не могу. Как бы увлекательно все это ни было, я просто никак не могу оставить сейчас семью. Пока, удачи.
Он щелкнул крышкой телефона и уселся на пол. Они давно уже должны были быть в больнице.
— Кристиане, — ласково обратился к ней Ингвар. — Моя маленькая Пеппи!
Можно было обнять ее, чтобы успокоить, но он знал способ получше: он начал свистеть. Джек привалился к нему и заснул, похрапывая; от его влажного дыхания на брюках у Ингвара появилось пятно. Ингвар свистел и напевал все детские песенки, которые мог вспомнить. Через сорок минут девочка перестала плакать. Не глядя на Ингвара, она сняла с головы колготки и медленно начала одеваться.
— Пора посмотреть на наследницу престола, — сказала она без выражения.
Мобильный телефон звонил семь раз.
Он немного поколебался и выключил его, не прослушав сообщения на автоответчике.
Прошло восемь дней, а полиция, очевидно, не продвинулась ни на шаг. Впрочем, это ее не удивляло.
Эти интернет-газеты — просто ужас какой-то, — подумала женщина с ноутбуком. Интернет обходился ей дорого. Ее очень раздражало, что деньги заканчиваются, пока она ждет соединения с Норвегией. Конечно, она могла подключиться к Интернету в кафе «Ше Нет», широкополосный канал стоил пять евро за пятнадцать минут, но, к сожалению, место было не слишком приятное: полно пьяных австралийцев и хвастливых британцев, особенно зимой. Так что она пока не стала этого делать.
В первые дни шумихи вокруг дела было до странности мало. Главной новостью оказалось рождение принцессы. Мир воистину хотел быть обманутым!
Наконец-то ей удалось зайти на сайт.
Женщина с ноутбуком терпеть не могла Фиону Хелле и ничего не могла с этим поделать. Газеты писали о Фионе как о «народной любимице». Похоже на правду: программу Фионы смотрело около миллиона человек каждую божью субботу вот уже пятый сезон подряд. Она-то сама посмотрела всего пару передач, как раз перед своим отъездом из Норвегии. И этого было более чем достаточно, чтобы понять, что она в кои-то веки согласна с той невыносимо снисходительной характеристикой, которую дают критики такого рода развлечениям. Собственно говоря, именно такая агрессивная статья в «Афтенпостен», написанная каким-то профессором социологии, и заставила ее усесться перед телевизором в субботу вечером и потратить полтора часа на «Фиону на ходу».
Хотя нельзя сказать, что эти полтора часа были потрачены впустую. Вот уже лет сто никто не пытался так ее спровоцировать. Участники были или идиотами, или глубоко несчастными людьми, ни в том ни в другом, конечно, не было их собственной вины. Фиона Хелле, в противоположность им, была успешной, расчетливой и не очень-то последовательной в своем популизме. Она вальсирующим шагом входила в студию в эксклюзивных нарядах, безнадежно далеких от уровня магазина «Н&М», а потом нахально улыбалась в камеру, пока все эти жалкие люди раскрывали перед ней свои безнадежные мечты, фальшивые ожидания и наглядно показывали крайнюю ограниченность своего интеллекта. Прайм-тайм.
Женщина, которая встала сейчас из-за письменного стола и вышла в чужую гостиную, не зная толком, что она собирается делать, не участвовала в общественной дискуссии, хотя и почувствовала соблазн это сделать после одной из передач «Фионы на ходу». Дописав до половины гневное читательское письмо, она посмеялась над собой и удалила документ. Остаток вечера она была очень оживлена.
Сон не шел, и она даже проглотила пару ужасных ночных фильмов на «ТВЗ» с кое-какой пользой для себя; по крайней мере теперь ей так казалось.
Читательское письмо в «Дагбладет» — это, конечно, совсем не ее формат.
Завтра она поедет в Ниццу и поищет там норвежские газеты.
В дом на две семьи в Тосене пришла ночь.
Довольно далеко, за забором в конце сада, на маленькой улице маячили три унылых фонаря. Лампочки давно разбила снежками разбаловавшаяся детвора. Соседи, наверное, решили, что им выпал отличный случай всерьез взяться за экономию электроэнергии. Небо было черным, с яркими звездами. На северо-востоке Ингер Йоханне с трудом нашла созвездие, которое показалось ей знакомым, и это заставило ее почувствовать, что она одна на всем земном шаре.
— Ты опять здесь стоишь, — посетовал Ингвар. Он остановился в проходе и сонно почесал в паху. Трусы-боксеры были тесноваты в бедрах. Широкие обнаженные плечи почти касались обоих косяков. — И давно ты этим занимаешься, друг мой?
— Не знаю. Иди спать.
Ингер Йоханне опять отвернулась к окну. Переход от жизни в многоквартирном доме к жизни в частном оказался сложнее, чем она ожидала. Она привыкла к урчанию в водопроводных трубах, к плачу младенцев, который отражался от стен, к ссорящимся подросткам и звуку работающего телевизора в гостиной у соседки — соседка очень плохо слышала и часто засыпала во время поздних программ. В квартире можно было варить кофе поздно ночью. Слушать радио. Разговаривать, если хочется. Здесь же она едва отваживалась открыть холодильник. Каждое утро в туалете пахло мочой Ингвара, потому что она не разрешала сливать воду до семи утра, чтобы не разбудить соседей снизу.
— Может, ты хотя бы сядешь, — сказал он.
— Не кричи, — тихо попросила Ингер Йоханне.
— Да перестань ты, все нормально. Ты же жила с соседями, Ингер Йоханне!
— Я привыкла к тому, что соседей много. И я их всех даже по именам не знала. А здесь все так близко. Когда в доме только мы и они, мне все время неловко... Я не знаю...
— Но тебе же очень нравятся Гитта и Самюэль, я уж не говорю о маленьком Леонарде! Если бы не он, Кристиане никогда бы не...
— Нет, ты посмотри! — Ингер Йоханне вытянула одну ногу вперед и осторожно засмеялась. — У меня раньше никогда не было тапочек. А теперь я шагу без них не ступлю!