— Документация сгорела, — сказала Ингер Юханна. — Подруги нет в живых. — Считая, она отгибала пальцы. Помедлила и все-таки спросила: — А отец ребенка? Он знал?

— Да, конечно. Он…

Хелен задумалась. На лице появилось непривычно мягкое выражение, рот как бы расслабился, глаза сузились, стирая морщинки, отчего она словно помолодела.

— Он хотел жениться на мне. И радовался, что будет ребенок. Но, когда понял, что мое решение серьезно, поддерживал меня как мог. Поехал со мной в Нью-Йорк. — Она подняла голову. В глазах стояли слезы. И она не стала их утирать. — Я не любила его. Наверно, по-настоящему даже не была влюблена. Но он самый милый, самый добрый… да, самый добрый человек, какого я встречала в своей жизни. Деликатный. Умный. Он обещал мне, что никому об этом не скажет. И я представить себе не могу, чтобы он нарушил слово. Разве только он в корне изменился.

— Случается и такое, — прошептала Ингер Юханна.

— Но не с ним, — сказала Хелен Бентли. — Если кого и можно назвать человеком чести, так именно его. К тому времени, как забеременела, я знала его почти два года.

— С тех пор минуло тридцать четыре года, — заметила Ханна. — За такой срок многое может произойти.

— Не с ним, — повторила Хелен Бентли, тряхнув головой.

— Как его звали? — спросила Ханна. — Вы помните его имя?

— Али Сайд Муффаса, — ответила Хелен Бентли. — Кажется, позднее он сменил имя. На более… англизированное. Но для меня он просто Али, самый добрый парень на свете.

9

Наконец-то полвосьмого утра. К счастью, нынче четверг. Девочки рано уедут в школу. Луиза — чтобы до уроков поиграть в шахматы, Кэтрин — чтобы лишний раз заняться силовыми тренировками. Обе спросили о дяде, но успокоились, когда отец намекнул, что Файед вечером выпил лишнего и сейчас отсыпается.

Дом на окружном шоссе № 4 в Фармингтоне, штат Мэн, никогда тишиной не отличался. Потрескивало дерево. Скрипели двери. Одни открывались с трудом, другие, наоборот, разболтались и хлопали от вечного сквозняка, которым тянуло из щелястых окон. На заднем дворе огромные клены росли так близко от дома, что ветки при малейшем ветерке стучали по крыше. Дом словно бы жил.

Ходить крадучись больше незачем. Ал Муффет знал, что, кроме почтальона, никто не появится. А тот обычно приезжал не раньше двух. Ал отвез дочек в школу, заехал к себе в офис. Сказал секретарше, что неважно себя чувствует: горло болит и небольшая температура. Она посмотрела на него огорченно и с большой симпатией, искренне пожелала скорейшего выздоровления.

Он прихватил все необходимое, покашливая, распрощался и поехал домой.

— Тебе удобно?

Ал Муффет посмотрел на брата. Запястья его прочным упаковочным скотчем были привязаны к изголовью кровати. Ноги связаны веревкой, которая в свою очередь была крепким узлом прикручена к изножию. Рот брата Ал заклеил серым пластырем.

— Ммммфм, — промычал брат, лихорадочно мотая головой. Кляп под пластырем заглушал звуки.

Ал Муффет раздвинул шторы. Комнату залил утренний свет. Над стертыми половицами гостевой комнаты плясали пылинки. Он с улыбкой повернулся к брату:

— Лежишь ты удобно. Даже толком не проснулся, когда я ночью вколол тебе успокоительное. Справиться с тобой оказалось так легко, что я просто не узнаю тебя, Файед. Когда-то драчуном у нас был ты. Не я.

— Мммфмм!!!

У окна стоял венский стул. Хрупкий, старый, сиденье вытерлось за сто с лишним лет. Он достался Алу Муффету вместе с домом, где вообще было множество красивых старинных вещей, которые помогли семейству обжиться здесь быстрее, чем они рассчитывали.

Ал подвинул стул к кровати, сел.

— Вот это, — спокойно сказал он, показывая шприц брату, который, вытаращив глаза, с недоверием смотрел на него, — вот это намного опаснее, чем то, что я вколол тебе ночью. Это, видишь ли… — Он нажал на поршень, выдавив из тонкой иглы несколько капель. — Это кетовенидон. Сильнодействующий препарат морфина. Очень эффективный. И здесь у меня, — он прищурился, поднес шприц к свету, — сто пятьдесят миллиграммов. Смертельная доза для человека, иными словами.

Файед завращал глазами, тщетно пытаясь освободить руки.

— А здесь, — невозмутимо произнес Ал, доставая из сумки на полу еще один шприц, — здесь у нас налоксон. То бишь противоядие.

Он положил шприцы на ночной столик, на всякий случай отодвинув его подальше от кровати.

— Скоро я избавлю тебя от кляпа, — сказал он и попытался перехватить взгляд брата. — Но сперва введу немножко морфина. Ты быстро почувствуешь его действие. Давление упадет, пульс замедлится. Тебе станет плохо. Возможно, возникнут проблемы с дыханием. Стало быть, выбирай. Или ты отвечаешь на мои вопросы, или получишь еще дозу. Так и будем продолжать. Просто, верно? Когда ты сообщишь мне все, что я хочу узнать, получишь противоядие. Но не раньше. Понятно?

Брат на кровати отчаянно дергался. Слезы текли из глаз, и Ал заметил, что брюки у него мокрые.

— И еще одно, — добавил Ал, втыкая иглу в бедро брата, прямо сквозь пижамные брюки. — Можешь кричать и выть сколько влезет. Только зря время потратишь, чтоб ты знал. До ближайшего соседа добрая миля. К тому же он в отъезде. День будний, на прогулки никто не ходит. Так что не старайся…

Он снова поднял шприц к свету, проверил, сколько ввел. Удовлетворенно кивнул, отложил шприц на ночной столик и рывком сдернул пластырь. Файед попытался вытолкнуть кляп языком, но его затошнило, пришлось повернуть голову. Ал двумя пальцами вытянул тряпку.

Файед ловил ртом воздух. Попытался что-то сказать, но не сумел, из-за рвоты.

— Времени у нас немного, — сказал Ал. — Так что постарайся отвечать быстро. — Он облизал губы, подумал. — Правда ли, что мама перед смертью приняла тебя за меня?

Файед сумел кивнуть.

— Она рассказала что-то, что, как ты понял, предназначалось только для моих ушей?

Брат взял себя в руки. Немного успокоился. Словно бы наконец уразумел, что попытки освободиться бесполезны. Секунду лежал совсем тихо. Только губы шевелились. Казалось, он пробовал смочить рот, в котором несколько часов сидел кляп.

— На! — Ал поднес к его губам стакан с водой.

Файед отпил глоток-другой. Прочистил горло и плюнул брату в лицо.

— Fuck you, — просипел он и откинул голову назад.

— Не слишком умно, — сказал Ал, утираясь рукавом.

Файед молчал. Будто бы размышлял, прикидывая, как выговорить себе освобождение.

— Давай еще раз. Мама сказала тебе что-нибудь о моей жизни, полагая, что ты это я?

Файед молчал. Но хотя бы лежал спокойно. Морфин начал действовать. Зрачки заметно сузились. Ал отошел к комоду возле двери в ванную, открыл кодовые замки чемоданчика и достал Файедов ежедневник. Перелистал календарь до 2002 года, выдернул листок из зажимов.