Вертолет горел… они вынуждены были отойти, потому что крупнокалиберные пулеметы не торопясь и со вкусом добили его, превратив в горящие развалины. Единственным способом хоть как-то спастись от губительного огня крупнокалиберных было расположить свои позиции на самом гребне, точно так же людей, занявших самый гребень, сложно достать и миной. Они рассредоточились, чтобы одной миной не накрыло сразу нескольких, и как смогли сделали каменные брустверы для защиты. Снайперы прицельным огнем выбивали один камень за другим, но пока у них мало что получалось…
Ранены были все, вопрос в том, насколько: тяжело или легко. Спасало только наличие большого количества трофейного оружия — его пока хватало. Очень помогали трофейные «Буры» с тяжелыми пулями — они позволяли грозить даже населенному пункту, стреляя через долину. Пули врага щелкали о камни то тут, то там, к этому звуку так привыкли, что уже не обращали на него внимания. Самые ярые уже получили свое, моджахеды теперь тоже не торопились — ждали темноты.
Пули щелкали по камням. Так, как будто кто-то бросал камешек — и он противно так, довольно громко щелкал о другой такой камешек. Обычно такого не бывает — у афганцев мало огнеприпасов, они не ведут беспокоящий огонь. Но тут… или наемники, или просто рядом схрон крупный. Винтовки… конец прошлого века, но при попадании в руку ее запросто и потерять можно. В ногу — то же самое…
Боеприпасы еще были, но стрелять было не по кому и их берегли. Вжимались в землю и кое-как окапывались. Уйти уже не получится, обе стороны ждали темноты.
Связи не было. Ни спутниковой, никакой…
Грибоедова вытащили из вертолета и положили за валуном вместе с рацией. Как и положено, радисту придали охрану, одного из дембелей, летевших в Кабул, чтобы сесть там на самолет и на месяц-два убраться отсюда…
Рядом лежал один из дембелей, тоже раненый, но автомат он из рук не выпустил. Здесь никто не выпускал оружия из рук. Оказаться без оружия в руках местных… смерти подобно.
— Отлетались мы… Ваше Благородие… — сказал он, всматриваясь в соседний склон, в камни, чтобы не пропустить опасность.
— Еще полетаем…
Грибоедов вдруг вспомнил одну вещь. В детстве он хотел стать космонавтом. Очень хотел, можно сказать, чертовски хотел. Даже моделистом был, модели космических кораблей собирал. Книжками зачитывался. Ради этого он и пошел в ВВС, потому что все пилоты космических кораблей и аппаратов — как раз офицеры ВВС.
Вот и попал… в космос. Это теперь — их космос.
Другого нет.
Четверка штурмовиков с ревом и свистом вырвалась из-за склона, прошла над ними, грохоча двигателями, и ушла на разворот. Словно глас божий в наушниках, сквозь рев помех едва разбираемо прозвучало:
— Неопознанная группа к северу от населенного пункта Кара-Гай, мы штурмовое звено ударной эскадрильи с Джелалабада, позывные с Лиса один-один, по Лиса один-четыре. Поймали ваш Прибой, направляемся к вам. Располагаем шестью тоннами боевой нагрузки на каждом аппарате, приближаемся с севера. Если можете, подсветите нам цели лазерами, если нет, обозначьте себя сегодняшним дымом и прячьтесь, повторяю: сегодняшний дым и прячьтесь! Будем работать с подхода!
— Красный дым! — заорал Грибоедов, срывая остатки голоса. — Красный дым на нас! И прячьтесь! Ложись!
Красная шашка плюхнулась рядом с ним, плюнула ядовито-красным дымом…
— Лиса один-один, нас глушат! — закричал Грибоедов. — Мой позывной Виктор один-три, сбит к юго-востоку от населенного пункта Кара-Гай, нас глушат. Если ты слышишь меня — мы окружены, противник со всех сторон от красного дыма. Запрашиваю огонь в опасной близости от собственной позиции, как понял, прием!
— Лиса один-один, — ведущий звена не стал получать подтверждение, то ли услышал, то ли нет, — мы над целью, точка входа. Приказываю атаковать…
— Ложись!
Четверка штурмовых «юнкерсов», снова показавшись над гребнем, моментально пошла в атаку, стелясь над землей. Заработали носовые тридцатимиллиметровые орудия — и горные склоны вздыбились от разрывов осколочно-фугасных снарядов, буквально разрывающих каменистую горную плоть. Увидев красный дым, четверка «юнкерсов» разделилась на две пары, вниз полетели серебристые продолговатые канистры. Миг — и стена ревущего пламени окружила высотку со всех сторон. Ревя моторами — «юнкерсы» ушли вверх.
— Лиса один-один, мы на точке выхода.
— Общий сбор, разворот. Заходим с юга, еще один проход, строем.
— Вспышки, вспышки, вспышки!
Слово «вспышки» означало возможную атаку управляемыми ракетами.
— Лиса один-один, разделиться, принять меры противодействия. Работать парно…
Самолеты разошлись как на параде, щедро разбрасывая шары тепловых ловушек, а потом пошли в атаку, атаку рискованную, со встречных направлений. У цели они объединились во фронт по четыре, прошлись над целью, щедро разбрасывая огонь. Теперь они били уже по самому населенному пункту, то тут, то там были видны разрывы…
А потом появились спасательные вертолеты…
Вылет, подобный тому, который совершил майор Грибоедов, являлся военным преступлением: санкция на вылет не получена, в результате самовольных, никем не санкционированных действий потеряна боевая техника, понесены потери в личном составе. Как порядочный офицер, майор Грибоедов, едва пришел в себя в госпитале, взял все на себя, сказав, что свой экипаж он заставил лететь, а дембелей усадил на вертолет обманом. Ведущий дело следователь военной прокуратуры, конечно же, не поверил, но сделал вид, что поверил, потому что, имея твердое признание главного подозреваемого, можно со спокойной совестью подшивать дело, утверждать обвинительное заключением зональным военным прокурором и готовить его к передаче в трибунал. Поскольку главный хирург госпиталя выписал справку о том, что пока еще майор Грибоедов нуждается в восстановительном лечении, его не арестовали, а взяли подписку о невыезде, прямо на койке госпиталя, обязав являться на допросы к следователю по первому требовании. Учитывая тот факт, что майор до сих пор был прикован к больничной койке, это было даже не смешно…
В армии мнения, как всегда, разделились, благо дело было скандальным. Часть бойцов считала, что майор Грибоедов поступил совершенно правильно, бросившись спасать своих во враждебном окружении, а его грубое нарушение устава и требований безопасности искупляется тем, что один из спецназовцев спасен живым, и банда и в самом деле там была — по агентурным данным, она понесла такие потери, что распалась, а уцелевшие влились в другие банды. Другая часть полагала, что, может быть, в данном конкретном случае майор оказался прав — но он заслуживает показательной порки, потому что если каждый начнет класть с прибором на уставы, на приказы командира, на запрет полета начальника разведки, то будет бардак и потери от этого бардака только возрастут.
На восстановительное лечение врач отвел девять месяцев, и до конца этого срока, отпущенного майору, он находился в госпитале. Времени было мало — и он занимался восстановительной гимнастикой с такой яростью, как будто хотел убить сам себя. Врачи — а у врачей всегда есть нотка садизма — останавливали майора, когда с него уже градом лил пот. Он не пытался затормозить выздоровление, чтобы получить еще немного свободы, — наоборот, он выполнял и даже перевыполнял то, что предписывали ему врачи.