– Да. Может быть, ты и прав.
Кондрат Филиппович вздохнул с нескрываемым облегчением. Не часто удавалось ему переспорить свою супругу, и сейчас он ликовал в душе.
– Вот и славно. Значит, поступим так: ничего не будем пока предпринимать. Пусть выздоравливает. А там видно будет.
Он встал и зашагал прочь. Долго смотрела ему вслед Ханифа и лишь тогда, когда Кондрат Филиппович скрылся из виду и никак не мог бы ее услышать, она тихо-тихо произнесла:
– А проверить никогда не помешает. Последнюю попытку сделать надо. Последнюю. Если опять выживет – значит, прав старик. Ну, а если нет…
Не договорив, она встала и двинулась в другую сторону. Не к обитаемым залам, а в самое сердце подземелья. Туда, где царствовали Мрак и Тишина.
* * *
У пещерных людей не существует названия для того исчадия ада, которое вылезло из боковой штольни и набросилось на нас. Один раз много лет назад Наташа и Афанасий видели издалека нечто подобное, но тогда они убедили себя, что это был бред, галлюцинация. Значит, где-то в пещерах обитают те еще страшилища. Не в этих пещерах. В других.
Лаз, из которого вылез монстр, разумеется, замуровали камнями. Только вот вопрос: не вылезет ли второй такой же из другого туннеля? Что тогда мы будем делать? А если там, откуда вылез этот милый зверек, он – самый маленький и безобидный? Если следом явится страхолюдие в пять раз крупнее и свирепее? Как в том безумном стишке:
О, бойся Бармаглота, сын!
Он так свирлеп и дик,
А в глуше рымит исполин —
Злопастый Брандашмыг… [10]
Тьфу, только бармаглотов нам не хватало!
Не знаю, как остальные, а я окончательно потерял покой. Из пещер надо бежать. С такими соседями ловить нечего.
Бежать! Только вот куда?
Кто-то предложил дать диковинному животному имя буджум, но большинством голосов остановились на другом варианте: удильщик. Жили раньше такие милые создания. Но не рептилии. Рыбы. Шевелили плавниками на огромных глубинах, в пучине океана, там, где нет света. Охотились, приманивая добычу с помощью святящегося шарика, висящего как бы на удочке. Отсюда и название. Но то – рыба, а этот – с лапами. И ведь не океан под нами. Хотя…
Во всем, что касается пещер, одно мы знаем точно: что не знаем ничего. Чем черт не шутит. Может, там и правда подземное море. Или спящий вулкан. Или все девять кругов ада.
Едрена вошь, как вообще они тут живут, ни хрена не зная о том, что творится у них под боком?! Психи… Они все психи. Угораздило же связаться…
Я закрываю уставшие глаза. Надо расслабиться. Смерть долго стояла за спиной. Караулила, поджидала. Уже совсем было собралась утянуть за собой на тот свет… Не вышло. Я выкарабкался.
Как и чем лечили меня жители пещеры – не знаю. Слышал, что надо мной день и ночь читали молитвы. Помню, что промывали раны и что-то к ним прикладывали. Больше никаких воспоминаний. Зато я вижу результат: раны на боку затягиваются. Шрамы, по словам Натальи, останутся на всю жизнь. Ну и леший с ними. Главное, не пострадали жизненно важные органы. И ребра почти целы.
Она все спрашивает, что у меня болит. Неверная постановка вопроса. Лучше бы спрашивала, что у меня не болит. Я очень слаб, потерял много крови. Дарья заикнулась как-то насчет переливания, но ее убедили, что это невозможно. Бороться за жизнь истощенному организму оказалось очень нелегко. Временами мне казалось, еще немного – и конец.
Несколько раз Ната говорила прямо:
– Мы ничего не можем сделать. Все в руках Бога. Молись, Герман.
И я молился. Сначала повторял молитвы за Дашей или Наташей, потом запомнил и стал молиться по памяти. Посиневшие губы шептали не всегда понятные слова. У меня не хватало сил на вопросы, что значит: «Аллилуйя» или «Херувимы-Серафимы». Да и не хотелось спрашивать. Я просто повторял. Помогало – не помогало, все равно молился. Упорно, истово, пока хватало сил двигать губами.
Разум, то и дело приходящий в себя, вяло протестовал: «Не верь в эту чушь! От молитв кровь не вернется!» Я не обращал внимания на его голос. Тогда мозг сменил тактику. Стал убеждать меня, что лучше смерть, чем такая жизнь. Аргументы у здравого смысла были весомые. Без друзей, без родных, в этих ужасных пещерах, откуда некуда бежать, под пристальным взглядом врага, я так и так не имел шансов выжить.
Но я хотел. Очень хотел жить. И чувствовал: другого выхода нет. Если я хочу выкарабкаться, надо довериться тому загадочному высшему существу по имени Бог, от воли которого сейчас зависела моя жизнь. Не от заботы сиделок; не от лечебного мха, который прикладывали к моим ранам; не от богатой минералами воды, которую давали пить.
Вот и сейчас я лежу в полумраке, смотрю на крест, высеченный пещерными людьми в скале, и шепчу снова и снова:
– Отче наш, иже еси на небеси…
Я не умру. Я верю в это. А для этого надо спать. Очень много спать. И я засыпаю.
Странный сон снится мне. Мутный, тревожный. Ната говорила, грезы – отражение нашего состояния. Верю. Чем хреновее я себя чувствую, тем бредовее мои видения.
– Ты убийца! – кричит Алекс и указывает на Арса. – Ты подозрительно тихо себя ведешь!
Арс смотрит на него исподлобья и крутит пальцем у виска.
– Для тебя новость, что Арс молчит?! – шипит Дарья, готовая вцепиться Алексу в лицо когтями.
– Значит, это ты! – переключается крикун на Дашу. – Ты вообще опасна для общества! Эти твои дьявольские приемы…
– Они не дьявольские, – фыркает Даша.
– Одним пальцем человека убить можешь! И злющая ты, как змея!
– Ты хоть одну змею в жизни видел, великий герпетолог? – парирует Кружевницына.
– Кто? – моргает Алекс.
Но Даша уже не слушает. Она сама берет слово. Обводит всю компанию пристальным, цепким взглядом. Все разговоры тут же замолкают, все слушают, что скажет Дарья Сергеевна.
– Алекс сегодня слишком активен, – тихо произносит она. – Даже по его меркам. Убийцы так себя не ведут.
Я слушаю и соглашаюсь. Был бы Алекс «мафией», не вел бы себя так. Если клад лежит на самом видном месте, значит, это не клад. Хотя… Чем мрак не шутит. Господи, как же это сложно! И в жизни, и в игре. И наяву, и во сне.
– Я подозревала тебя, Афоня.
– Как так, меня? – хлопает глазами вождь.
– Но во время второго тура стало ясно, что ты не мафиози. Поэтому в этот раз я голосую за…
Даша какое-то время молчит, взвешивая в последний раз все за и против. И, наконец, резко произносит:
– За Машу!
– Кто голосует за Мышку? – спрашивает Кондрат Филиппович.