Двигаясь на северо-восток, мы отошли от избушки с полкилометра, не больше. В лесу стояла тишина. В том смысле, что не было никаких звуков, связанных с человеком. Зато, несмотря на сентябрь месяц, на все голоса пели птицы. А до Переворота, я это хорошо помнил, птичье пение в подмосковных лесах прекращалось где-то в середине лета. Стучал дятел, извлекая из какого-то звонкого дерева довольно мелодичный звук. Раз или два неподалеку раздался треск ломаемого сухостоя, я испугался и остановился, но Анфиса успокоила меня, предположив, что это олени. «Это территория Тэга и Хэша. Другие охранники появятся здесь не раньше чем через сутки, когда поймут, что с Хэштэгами (правильно я говорю? – улыбнулась она) проблема».
Комаров было меньше, чем ночью, но все же достаточно. Ненавижу комаров. В особенности в сочетании с паутиной, налипающей на вспотевшее лицо и шею. Да, лес – развлечение не для меня.
Однако в это утро я почти не обращал внимания ни на паутину, ни на кровососущих. Я чувствовал, что я изменился. Даже осанка, несмотря на ушибы, стала другой. «Интересно, что сказал бы Василий Николаевич, мой тренер, увидев меня сейчас?» – подумал я и посмотрел на опухший правый кулак с кожей, содранной на фалангах пальцев.
Как только мы вышли на поиски инкубатора, я стал сводить воедино все, что узнал ночью и сегодня утром. Пока что было ясно следующее:
1. Анфиса ищет полковника Бура.
2. Полковник Бур, которого все считали мертвым, – жив.
3. Полковник построил какой-то инкубатор на территории Тихого мира.
4. Полковник делает нечто бессмысленное – поднимает ил со дна озера и возит его в свой инкубатор.
5. Анфиса знает об Адамове то, чего не знают другие.
6. Бойцы из Сектора тоже знакомы с Адамовым и смертельно его боятся.
7. Полковник утверждает, что видел Анжелу.
8. Анжела существует.
9. Это не новость для Анфисы.
Прояснив все, что мне стало известно, так сказать, ответы, я решил обозначить и главные вопросы. И вот что получилось:
1. Зачем Анфисе встречаться с Буром?
2. Как она узнала, что Бур жив?
3. Что (или кого) Бур разводит в инкубаторе?
4. Почему Анфиса, зная Адамова, отправилась на поиски Бура одна?
5. Действительно ли Анжела (раз уж она существует в реальности, а не только в воображении ангелианцев) способна включать мобильники, запускать двигатели внутреннего сгорания и стрелять из огнестрельного оружия?
6. Какое отношение ко всему этому имеют Смирновы-Инстаграм?
7. Когда мы вернемся домой?
Хорошенько обдумав оба умозрительных списка, я решительно поправил лямки своего рюкзака, окликнул идущую впереди девчонку и спросил ее:
– Анфиса, ты когда-нибудь убивала человека?
– Зачем спрашиваешь? – в своей обычной манере (либо возражать, либо отвечать вопросом на вопрос) ответила Анфиса.
– Хочу знать, – терпеливо сказал я, ускорив шаг и приблизившись к девчонке почти вплотную.
Анфиса метров тридцать шла молча.
– А ты мне точно поможешь? Не сдрейфишь, как вчера в лесу? – наконец спросила она.
– Помогу. Но я должен все знать.
Анфиса оглянулась и засмеялась.
– Ты чего? – спросил я.
– Видок у тебя премиальный! Синячище-то позеленел, всеми красками переливается…
Тут она снова замолчала. Но я не стал ее дергать. Чувствовал, что сейчас начнет говорить. Так и случилось – не только тихие бывают проницательными.
– Когда случился Переворот, мне было тринадцать лет, – сказала Анфиса. – Мы жили в Новогиреево, в двухкомнатной квартире. Я и мои родители. Утром все начали шуметь, бегать, звонить по городским телефонам. Мобильники не работали, телевизор тоже… Включила ноут, а там заставка – большое слово WORD. А сам ноут не грузится. Дела… Ну, в общем, ты и сам это все знаешь. Я побежала на улицу.
Я шагал рядом с Анфисой, немного отставая и чуть-чуть справа от нее. Так что передо мной раскачивались ее мелкозавитые волосы, убранные в хвост, и хорошо были видны загорелая щека и шея и на удивление скромная сережка в ухе.
– Отец не хотел меня пускать, но я не послушалась, выбежала. Паника, дружки, тусня, то да сё… Все хотели, конечно, сфоткать все, что там было, или снять видео и потом вывесить в фейсбуке и «одноклассниках», но ничего не работало, а люди как-то это не могли понять. Ну ладно мобилы (тут связь могла отказать и все такое), а почему обычные фотики косячат? Потом как-то все улеглось, и я побежала домой. А родителей уже дома нет. Я была во дворе, внизу, они не выходили, ну, может, я и проглядела их, и они вышли, но почему они мне ничего не сказали? – Голос Анфисы дрогнул, но она довольно быстро взяла себя в руки. – Короче, ключи от квартиры на месте, от машины тоже, бумажник отца лежит на полке под телевизором, сумка матери – в прихожей. Документы на месте, все на месте. А родителей нет. Больше я их никогда не видела.
Пропали родители. Довольно распространенная история. Я знал, что во время Переворота исчезло много стариков. Некоторые уехали из Москвы, как мои родители, а некоторые, как моя бабушка, просто растворились бесследно, как будто их никогда и не было.
– Ты знаешь, – сказала Анфиса, – они ведь были не такие уж и старые. Папе было пятьдесят, маме сорок пять. И еще. Все их вещи остались на месте, в квартире. Но исчезла обувь. Сколько ни искала, не смогла найти папины ботинки и мамины сапоги, замшевые, на змейке. Как будто они обулись и ушли. Куда?
Да, про ботинки – это было сильно. Даже слишком. Может, они хотели выйти следом за Анфисой на улицу, обулись, и тут их и настигло то, что настигло мою бабушку. А может быть, их позвал кто-то, они обулись и ушли. Вот только куда? Долгие годы я старался не думать об этом, и это в общем-то несложно делать, пока ты живешь в Тихой.
– Потом все вокруг стали тихими, тупыми, им нравилось, что больше не работают телевизоры и не летают самолеты, и мы с моей подружкой и ее родителями ушли от них подальше – на Профсоюзную, где начали собираться нормальные люди.
– То есть дерганые, – не удержался я.
– Ну да. Потом появились Просеки, потом сделали забор вокруг Сектора и отрезали все коммуникации, соединявшие с Москвой. Оставили только две высоковольтных линии, по которым подавалось электричество. Бесплатно. Чтобы мы сидели тихо. Но это ты тоже знаешь… Я искала родителей, но в Секторе их найти не могла, и никто, кого я спрашивала, о них не слышал… А когда мне исполнилось четырнадцать, меня изнасиловали. Прямо на улице, на асфальте. Их было трое. Сбили с ног. Держали. Вначале один, потом полез другой. Рядом была какая-то помойка, битые стекла. Мне уже было все равно, как жить дальше. Я подняла кусок стекла и этого второго резанула по горлу…