У меня не было причин не доверять Смирнову, но ведь и я казался убедительным в глазах Дивайса, когда втирал ему разную лабуду про то, что он может стать новым епископом.
– А откуда вы узнали о записке? Предположим, какая-то записка была.
– Как откуда? От Миши. Он советовался со мной, отправлять вам ее или нет.
– Ну и что там было, в этой записке?
Смирнов спрыгнул с брусьев и наклонился, уперев руки в колени. Он тяжело дышал.
– Что вас ищут. И вопрос, понравилось ли вам ощущение?
– Если это и на самом деле Миша рассказал вам, может быть, вы знаете, о каком ощущении идет речь? – спросил я, цепляясь за турник.
– Знаю, и лучше вас. Вчера в Кругляше вам внезапно стало очень хорошо. Вас покинули все тревожные мысли, а мысли других людей стали понятны, словно эти люди оказались прозрачны, сделаны из стекла. Вам показалось, что вы пришли туда, откуда уже никуда не надо больше идти. И вы перестали бояться.
– Я поражен, – выдавил я, делая усилие и вынося подбородок над перекладиной. Я и на самом деле был поражен.
– Это еще не всё. Я могу сказать вам, что это за ощущение. Приблизительно так чувствовали себя в день Переворота те люди, которые перевернулись, то есть стали тихими. В сущности, вы просто на несколько секунд стали тихим.
– Как… это… удалось? – Я продолжал подтягиваться. – Почему я им стал? Это действие ила?
– Нет, Иван. Это сделал Гриша.
– Гриша?
– Гриша. Видите, я рассказываю вам вещи, от которых может зависеть мое спасение и жизнь Гриши. Просто потому, что вам верят дети. А значит, верю и я. И еще потому, что мне все равно ничего больше не остается. Я просто вынужден кому-то верить.
– Ну, на этот раз вы не ошиблись. – Я спрыгнул с турника.
– Гриша может любого человека сделать тихим. Но только на очень короткий промежуток времени, длительность которого сильно зависит от человека. Например, у вас это состояние длилось около тридцати секунд. А у Фликра минуту.
– Фликра?
– Да, Фликра. Гриша успел поэкспериментировать. У Мураховского пять-шесть секунд. А у полковника вообще, по-видимому, не возникает никаких подобных ощущений. Гриша пробовал делать это каждый раз, когда его отец принимал решение о том, казнить или помиловать кого-либо из наших людей.
– Так дети знают о казнях?
– Конечно! Они крепче, чем вы думаете. Вы ведь жили среди тихих и знаете, что тихий не значит мягкотелый. Так вот, Гриша пробовал проделать этот фокус с отцом и, может быть даже, в случае удачи как-то повлиять на его решение. Но Бур никак не реагировал. Его речь даже не теряла своей плавности. У него только кружилась голова.
– Так вот почему мне казалось, что он иногда покачивается!
– За нами следит вон тот охранник, – сказал Смирнов. – Не хочется, но придется для конспирации лезть на канат. Полезли?
Я кивнул. Чувствовал я себя неважно. Сказывались недосып и тяжелые, изматывающие размышления. Но делать нечего, нужно было лезть. Хорошо, что канатов было подвешено два, в метре друг от друга.
– Если бы Гриша мог действовать на всех без исключения и этот тихий эффект длился хотя бы час, ну, даже полчаса, мы бы давно бежали отсюда.
– Но он мог бы повторять это каждую минуту, разве нет? Просто не дать охранникам прийти в себя.
– Нет. С одним и тем же человеком это можно сделать только два-три раза в сутки, да и Гриша не в состоянии превратить в тихих всех охранников сразу. Трех, от силы четырех человек за раз. Не больше. Вы, кстати, знаете, почему вас не убили и оставили здесь?
– Знаю, – сказал я, взобравшись на самый верх, обмотав ногу канатом и повиснув наверху, как матрос парусника. – Чтобы я поработал посредником между Мишей и Буром. Медиумом, так сказать. А когда у Миши в моем присутствии стало лучше получаться, Бур понял, что во мне не ошибся. И с этого момента я ему стал нужен еще больше.
Смирнов неожиданно улыбнулся.
– Дети! – сказал он. – Вы не знали, что они могут хитрить? Миша и до вас мог двигать шашечки и написать записку карандашом без помощи рук. Просто они намеренно скрывают размеры своих способностей от полковника и его помощников. А когда появились вы, вы понравились Мише, и он решил вам таким образом помочь, показать полковнику, что вы даете результат, а значит, вас надо беречь.
Мы спустились вниз, я больше не в состоянии был делать силовые упражнения: голова кружилась, руки отваливались. Я сел на скамейку и стал делать медленные наклоны, как бы растягивая мышцы ног.
– А самое главное, – сказал Смирнов, – что вас взяли в посредники не между Мишей и Буром, а между Гришей и Буром, то есть между Гришей и его отцом. Миша – это пробный камень. Просто решили присмотреться и проверить. У Гриши характер сложнее, да и в семье, сами понимаете, ситуация не из легких. Из мальчишек Миша самый крепкий.
– А я думал, Петя.
– Нет, просто Петя старше, и у него лучше с мобильниками получается.
– И к тому же он в состоянии оказывать антивоздействие без помощи ила, – вставил я.
Смирнов снова улыбнулся:
– Молодцы мальчишки! Хорошо дурачат! Вы тоже поверили? Кто вам сказал? Мураховский? Или Дивайс?
– Дивайс.
– Хвастливый осел. Иван, правда заключается в том, что все пацаны совершенно не нуждаются в иле. Девчонка, Ирочка, Катина дочка, она да, только у цилиндра может работать. Но это пока. Мальчишки тоже так начинали. Но теперь они могут делать свои фокусы и рядом с цилиндром, и вдалеке, и вообще без этой волшебной грязи.
– Но зачем этот обман?
– Это легко понять, вы потом разберетесь.
– Так, значит, и Щита никакого нет?
– Нет. – Смирнов вдруг помрачнел. – Щит есть. Это правда. Никто из детей не может переступить эту границу. Нельзя ничего ни получить из-за изгороди, ни отправить туда. Нельзя позвонить или принять звонок. Нельзя перебросить записку, как это делает Миша, или еще какой предмет. Нельзя сделать тихим даже на одну секунду никого, кто находится за изгородью. Это действует в обе стороны. То есть оттуда сюда тоже ничего нельзя передать. Я думаю, что даже если бы кто-то из детей мог выстрелить, то пули просто не перелетели бы на ту сторону.
– А что бы с ними случилось?
– Не знаю. Может, расплющились бы о невидимую стену и упали. А может, растворились бы в воздухе. Пока никто не пробовал.
– Послушай, Смирнов! – перешел я на ты. – Ты понимаешь, что это все значит?
– Понимаю! – ответил Смирнов. – Что нам не помогут чудесами из-за пределов инкубатора. Но нам могут помочь грубой силой.
– Грубой силой, – повторил я, глядя вдаль и стараясь улыбаться, так как прогуливающиеся охранники то и дело посматривали на нас. – Раз пошла такая пьянка, ты слышал что-нибудь о Плане Б?