— Думаете, Клодина была такая замечательная, несла людям сострадание, заботу и образование? У истинного распутства есть дешевые оправдания.
Впереди носильщики поставили гроб на катафалк. Увидев это, Ники крепко стиснула пальцы. Слегка подтолкнув Карла локтем, я кивнула в сторону кучки репортеров и сказала:
— Они непременно напишут, что ты ударил первым.
— Оставайтесь несчастными, плачьте и страдайте. Смиритесь перед Господом, и Он воздаст вам, — продолжал Вайоминг.
Ему казалось, что слова производят впечатление и разят наповал: цитата скрывала за собой какое-то жгучее пламя. Забудем это. Мне пришлось ответить:
— Теперь ваша проблема понятна. Вы путаете смирение с унижением.
На мою реплику отозвался стриженый парень:
— Словами нас не запутать! Ты будешь гореть в аду!
Плотно сжав губы, Ники шла тяжелой поступью беременной женщины, стараясь не расплакаться на людях. Карл поддерживал жену одной рукой.
— Шлюха! — запоздало прокаркал стриженый. Наверное, опять захотел выделиться.
Я обернулась:
— Почему слабоумные всегда лезут с одними и теми же банальными оскорблениями? Мозгов не хватает?
Его прыщи вспыхнули ярче. Прежде чем парень собрался что-то ответить, я отвернулась. Карл придерживал дверь автомобиля, помогая Ники сесть. Подождав, пока она неуклюже заберется на сиденье, Карл захлопнул дверь. Потом направился на место водителя, и я увидела выражение лица Ники. Теперь она казалась не просто неуверенной, а скорее надломленной.
Ники смотрела прямо на лобовое стекло, где виднелся листок бумаги, подсунутый под «дворник». Немедленно вытащив флайер, я прочитала напечатанный зловеще-красными буквами текст: «ТЫ СЛЕДУЮЩАЯ». Чуть ниже располагалась череда картинок с общей надписью: «СПИД: шлюх-отель Господа». Комиксы изображали голливудских уличных проституток, сплошь покрытых язвами. И подпись: «Шлюхи заселяются и больше не выезжают». В самом низу располагалась ненавязчивая реклама «Оставшихся»: «Посетите наш сайт в Интернете!»
Карл повернул ключ, и мотор громко заурчал. Остальные участники прощания занимались флайерами. Качая головами, они срывали со стекол листки и комкали их. Позади зашумели репортеры, старавшиеся докричаться до Вайоминга. Катафалк поехал вперед, за ним тронулась машина Карла, возглавляя печальную вереницу тех, кто захотел проводить Клодину в последний путь.
На фоне общего шума прорезался глубокий и бесстрастный голос Вайоминга. Вытянув шею к микрофону, пастор что-то вешал репортеру с телевидения. Мысль, что последнее слово останется за ним, была невыносимой. Я шагнула навстречу.
И услышала, как Вайоминг сказал: он вовсе не испытывает ненависти по отношению к больным. Несчастных карает сам Бог, а «Оставшиеся» лишь констатируют сей факт. Подавшись вперед, склонив голову на сторону, репортер поинтересовался у Вайоминга: не думал ли он обратить в свою веру тех, кто пришел на похороны?
— Нет, ничего подобного. «Нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще».
— Простите, — сказала я.
Вайоминг, его приспешники и репортер дружно обернулись.
— «Блаженны плачущие, ибо они утешатся», — процитировала я первое, что пришло в голову. — «От Матфея». К счастью, цитата попала в точку.
Кажется, и Вайоминг приятно удивился. Выражение его лица как будто говорило следующее: продолжай — прочитаем другой стих вместе, и скоро ты станешь игрушкой в моих руках. Репортер поправил на носу очки и задергал усами, еще не зная, хорош ли такой сюжет для прямого эфира.
— «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут», — продолжала я. — Просто хотела, чтобы вы это помнили.
Вайоминг внимательно меня разглядывал: начав со ступней, его взгляд медленно поднялся к ногам, а затем, казалось, проник насквозь, под юбку и блузку. Скорее всего моя мальчишеская фигура не особенно его впечатлила: ноги спринтера, более чем скромная грудь и короткие встрепанные волосы цвета ириски. Все же к моменту, когда взгляд Вайоминга достиг моего лица, я обнаружила, что краснею.
Репортер задал вопрос:
— Похоже, вас огорчило присутствие пастора Вайоминга, мисс…
— Делани. Эван Делани.
Пока оператор разворачивался, захватывая меня в объектив портативной камеры, Вайоминг уже влез в кадр.
— Мисс Делани полагает, будто я дикий, необразованный человек. А дело в том, что Клодина Жирар отправляла людей прямо и ад, и хоронить ее по-христиански, словно порядочную, чистую женщину, — настоящее непотребство.
Репортер обратился ко мне:
— Каково ваше отношение?
Я сделала жест в сторону Вайоминга и его людей:
— Я полагаю, иллюстрация «непотребства» стоит перед вами. Прямо из толкового словаря.
Вайоминг не остался в долгу:
— Вы слышали? Она открыто заявила, будто разбирается в непотребстве. Она эксперт. Да уж… Есть чем гордиться.
У них явно имелся сценарий: «Меткое слово фундаменталиста, свет, камера, мотор!»
Я почувствовала себя лишней. Потом устало подняла валявшийся на земле флайер и сказала, обращаясь к Вайомингу:
— Передайте своему художнику, что «миллениум» пишется с двумя «л».
Иногда я кажусь чересчур умной. Слишком умной, чтобы быть богатой. И острота, которой выстрелили «от бедра», иногда рикошетирует тебе в лоб. Отвернувшись, я шла обратно, когда Вайоминг неожиданно произнес:
— Делани? Кажется, так вас зовут? Художнику скажите сами. Вы с ней родственники.
Уставившись в листок, я остановилась как вкопанная. Комикс сразу показался подозрительно знакомым. Тот самый стиль: нечто среднее между Зеной и Человеком-Пауком. Перевернув листок, я взглянула на обратную сторону, где должна быть подпись автора.
Черт! Маленькими буквами значилось: Табита Делани. Жена моего брата.
Блаженны покорные. Ибо они смиряют стоны свои перед камерами и репортерами.
На кладбище Ники стояла спокойно, как на иконе. Она оставалась рядом с нами, неподвижными или переминавшимися на месте, до последнего «аминь». Меня терзало чувство досады. Табита Делани. Имя горело перед глазами, как спичка. Перебросившись с соседями парой слов, я торопливо покинула церемонию.
С похорон я отправилась в городской суд Санта-Барбары. Не потому, что хотела поговорить с юристом. Я сама юрист, пусть и оставила практику ради карьеры независимого журналиста. Зарабатывая на жизнь, я писала книги. Опубликовала пару романов, один из которых, «Литиевый закат», продавался теперь в местных магазинах. Но то, что сделала Табита, каким-то боком превратило мою фантастику в живую анимацию.
В городской суд я отправилась потому, что нуждалась в кое-каком разговоре, и вовсе не с Ники.