Несколько успокоившись, Тайлер еще раз попытался дозвониться до дома. Та же пулеметная очередь коротких гудков. И сотовый Ронни не отвечал. Может, забыла в сумочке. Или еще хуже — в машине.
Дождь усилился, но от дворников дорожного ветерана было мало толку — они ходили ленивыми рывками и оставляли жирные полосы на стекле. Тайлер честил украденный «шевроле» последними словами.
Проезжая мимо фонарей, он поглядывал на часы. С такой скоростью он будет дома минут через двадцать-двадцать пять. Целая вечность. Надо при возможности и на красный свет проскакивать.
Сосед Гринвуда, Кен Харрисон, держал почти четыре десятка страусов-эму. Теперь они орали и метались по загону после каждой молнии и каждого раската грома — словно это было совершенно небывалое, ужасное природное явление. От ненадежной электросети Харрисоны не зависели: имели собственный генератор — двадцать пять лошадиных сил, пятнадцать тысяч ватт. Поэтому проблем со светом не возникло и семейный рождественский ужин прошел без помех. Теперь все перешли в гостиную — в который раз смотреть фильм с песней «Белое Рождество».
Но тут дочь Синди тревожно сдвинула брови и показала пальцем в сторону двора.
— Эй, послушайте! — сказала она.
Кен навострил уши. Но услышал только монотонный гул электрогенератора в пристройке.
— Генератор. И больше ничего, — сказал он.
— Вот именно, папа! Генератор. И больше ничего.
Мать, Кэти Харрисон, поддержала ее:
— Синди права. Страусы словно вдруг вымерли.
У Кена не было ни малейшего желания идти проверять, отчего птицы вдруг притихли.
— Ничего особенного, — объяснил он. — Накричались, и надоело.
— Я сбегаю посмотреть, — с готовностью предложила младшая дочь Джилл.
— Сядь! — приказал Кен. — Смотрим фильм, как и собирались!
На дороге к дому Гринвудов не горел ни один фонарь. Ехать пришлось в кромешной темноте. Однако Карлу Карильо не на кого было жаловаться — сам напросился.
О странном звонке человека, который назвался Тайлером Гринвудом, Карильо услышал случайно, из полицейских разговоров по рации. Он тут же радировал диспетчеру, что берет вызов на себя. В тот момент Карильо еще не знал, что в районе, где живут Гринвуды, повсеместно вырубился свет.
К рождественскому празднику Карильо относился без особого благоговения, но из-за сегодняшних суматошных событий он пропустил пару-тройку важных футбольных матчей — и это была настоящая трагедия!
Добравшись до места — по незнакомой дороге в темноте и под дождем и, соответственно, на малой скорости, — он обнаружил, что ворота наглухо перекрыты цепями — недавняя мера против незваных репортеров.
— Вот говнюк! — процедил Карильо.
Он помнил, что от ворот до гринвудских хором — длиннющая подъездная дорога. А у него с собой даже шляпы нет!
Застегнув куртку до самого верха и подняв воротник, Карильо вышел из машины, пролез между цепями и, сокращая путь, побежал к дому по слякотному газону. Ноги тут же промокли. «Черт, черт!» — рычал он, вытаскивая ногу из очередной лужи. Но не черт принес его сюда. И даже подозрение, что Тайлер Гринвуд — серийный убийца, не было главной побудительной силой ломить сквозь тьму и дождь. Карильо гнала немудрящая животная ненависть к слишком богатым и слишком удачливым. В чем он, конечно же, не признался бы и под пыткой.
Чтобы утешить себя, Карильо рисовал в воображении сцену ареста Гринвуда. Как сладко будет надеть наручники на этого кичливого миллионера в присутствии его надменной жены и чрезмерно гордых детишек! «Или вы думали, ваш папочка неприкасаемый? А вот вам!»
О, в этот миг Карильо сполна ощутит, что он не зря рвал себе пупок!
Наконец он добрался до сухого двора между погруженным в темноту особняком и гаражом. Справа была соединяющая их галерея. А слева, в дальнем конце просторного двора, футах в восьмидесяти от себя, Карильо вдруг увидел темный человеческий силуэт.
— Эй ты, стоять! Полиция! — рявкнул он.
Старание перекричать бурю придало голосу особую силу, и приказ вышел такой басисто-грозный, что у любого преступника должна была застыть кровь в жилах. Но черный силуэт преспокойно скрылся за домом. Карильо вскипел. Этот дылда не мог не услышать его крика!
— Ах ты поганец! — заорал детектив и кинулся вдогонку. Нормальный гражданин обязан замереть по первому слову полицейского!
Карильо был уверен, что это сам Гринвуд. «Врешь, со мной не поиграешь!»
За углом Карильо обнаружил, что фигура успела промахнуть полдома и перемещается к следующему углу. Теперь он был много ближе и удивился росту человека, которого он преследовал. Было дьявольски темно, и Карильо не мог понять природы хитрого оптического обмана: то ли особняк кажется слишком маленьким, то ли человек слишком большим.
Карильо прокричал новое: «Стоять!!!»
Человек резко остановился, развернулся и пошел на Карильо.
Рука детектива легла на кобуру.
Он был уверен, что этот однозначный жест различим и в темноте.
С рукой на кобуре Карильо бесстрашно двинулся навстречу противнику.
Но с каждым шагом его вера в оптический обман слабела. Человек был действительно исполинского, невероятного, немыслимого роста…
И тут, с роковым опозданием, Карл Карильо обнаружил, что это вовсе не человек.
— Что бы это могло значить? — озадаченно пробормотала Ронни, услышав снаружи какие-то странные звуки. Темнота и абсолютная тишина в доме невольно обостряли слух. — Грета! — крикнула она и со свечкой в руке отправилась через холл к комнате Греты.
Няня вышла на зов из своей комнаты, тоже со свечой.
— Вы тоже слышали этот странный шум? — спросила она.
— Да. Похоже на рычание кугуара.
— А что такое кугуар? — не без тревоги поинтересовалась Грета.
— Что-то вроде льва. Только помельче.
Грета округлила глаза.
— Что-то вроде… льва? У вас тут водятся… О Боже!
Ронни поняла свою ошибку и постаралась успокоить девушку:
— Кугуары просто большие кошки. С гор они редко спускаются. И в наш дом, уж конечно, не заскочат.
— Н-надеюсь! — сказала Грета. — Но лучше проверить двери.
Ронни ободряюще потрепала Грету по руке и пошла в кухню. Про кугуара она тут же забыла. Ее главной заботой был муж: где он сейчас, как будут складываться их отношения дальше…
Двуножка, которому он только что оторвал голову, был не тот, кого он искал. Он пришел убить того, кто пустил в него гром. Но мысленного голоса этой ненавистной двуножки он не слышал, сколько ни прислушивался.
Однако изнутри доносились другие мысленные голоса: две самки и детеныши. Одна из самок и детеныши могут принадлежать ненавистному двуножке с громом в лапе. Если он их убьет, самец явится мстить. Тут-то ему и конец!