– И немалое, – кивнул фон Вегерхоф, на мгновение задумавшись. – Это бы многое объяснило. Но для чего ты вытащил нас сюда из-за стола?
– Я… предполагаю, кто наш подозреваемый, – пытаясь придать себе большей уверенности, ответил он, и стриг вскинул брови:
– В самом деле? Что навело тебя на мысль столь внезапно?
– Не что. Кто. Фон Лауфенберг.
– Это не он, – с некоторой заминкой возразил стриг. – Я бы… понял, если версия слуги имеет смысл.
– Да и без того – не он; слишком неосторожным было бы такое поведение с его стороны…
– Я знаю, – оборвал Адельхайду Курт, слыша, что выходит излишне резко, и попытался сбавить тон. – Я знаю, – повторил Курт, – и имел в виду не это. Его слова о ландсфогте – вот что мня зацепило.
– Эберхарт?.. – переспросила она настороженно. – Я бы сказала «не может быть», если б не богатый опыт, однако это весьма… неожиданное предположение. Курт, я знала его прежде – еще по Карлштейну; он предан Императору всей душой и телом вплоть до костного мозга.
– Если, повторю слова Александера, моя версия слуги имеет смысл, то все это – не имеет значения… Я изложу детальней, – решительно выдохнул Курт. – После слов графа я вспомнил первый свой день здесь и – слова самого фон Люфтенхаймера. Он поинтересовался ходом моего дознания; и, к слову, интересовался лишь он один. Да, понимаю, фогту полагается испытывать интерес к подобным вещам, и тогда меня это не насторожило, и теперь заинтересовало не это; нет. Помните ли, он сказал – «я слышал, что стриг ушел из Ульма»?.. Он не мог этого слышать. Просто было неоткуда. О том, что Арвид покинул город, знает городская стража – и только. Слухи? Да, слухи о том были и есть, однако фогт не показался мне глупцом, и я наверняка прав – он не поднялся бы и не приблизился к Императору, не занял бы такой пост, будь он неумен. И навряд ли он стал бы повторять сплетни. Или – сказал бы «ходит слух, что…».
– Не аргумент, – заметила Адельхайда; он кивнул:
– Согласен. Само по себе – нет.
– И, – дополнил фон Вегерхоф, – вполне вероятно, что среди ульмских стражей у него есть свои люди. Это было бы логично, учитывая, насколько рьяно рат не допускает фон Люфтенхаймера к городским делам. Быть может, эту информацию ему передали именно стражи – его агент среди них.
– Фогт здесь уже пять дней, с самого начала этого бедлама, и рассказать ему об этом никто просто бы не успел – я сказал солдатам, что стрига нет, всего шесть дней назад, к вечеру.
– А проще – слово «слухи» в своем вопросе он попросту опустил?
– Согласен, – повторил Курт, не запнувшись. – И это возможно. А возможно ли, что всем здесь уже известная и прославившаяся совершенно не тихим нравом его дочь не явилась на празднества, утомившись книгами? Она лишь год назад покинула императорский замок, где была, возможно, и не в центре внимания многоразличных господ, но все же жизнь вела куда более увлекательную и живую. Здесь – скука, в сравнении с прошлым ее бытием – провинциальная тина, болото, одинокий огромный замок, никаких событий; Александер – вспомни: ты сам расписывал мне все недостатки замковой жизни. И ты говорил о мужской части этого сообщества, которым все же есть чем заняться, хоть каким-то делом – держать на себе управление имением есть занятие и впрямь нелегкое. Но женщине – куда себя деть? Проверить работу кухарок, швей, горничных… Что еще? В любом случае – скука. И чтобы молодая девица, незамужняя, не отправилась на хоть какое-то увеселение, где, к тому же, будет присутствовать симпатяга Эрих… Ведь, как я понял с его слов, они виделись уже не раз. И – со взаимностями. Я прав?
– Они виделись трижды, – кивнул фон Вегерхоф. – Но – ты прав, взаимное чувство возникло. Что ты хочешь сказать? Что Арвид сделал слугой дочь ландсфогта, чтобы управлять им?
– Что Арвид обратил дочь ландсфогта, – тихо, но с убежденностью возразил Курт и продолжил, слыша вокруг недоверчивую тишину: – Вспомни, что сам мне говорил. «Запереться в замке, каждый месяц рассчитывая слуг» – весьма похоже… Возможно, фон Люфтенхаймер и не рассчитывает слуг ежемесячно, однако, убежден, их количество несколько уменьшилось, а правила стали строже – к примеру, возникли запреты на появление прислуги в некоторых частях замка. Но это предположения, не факты; факт – в том, что его дочь не появилась здесь, где нельзя весь день лежать в постели при закрытых ставнях. Факт в том, что месяц назад умер замковый капеллан – единственный, кому не прикажешь «не ходи» и «не спрашивай», учитывая, к прочему, и то, насколько давно он состоит и в духовных отношениях с фон Люфтенхаймером, и в просто дружеских; они всюду вместе с самой молодости. Капеллан умер – и имперский наместник, образец католичности в городе еретиков, пример для подражания всем верноподданным – почему-то не стал являться каждую неделю в одну из церквей Ульма, не нанял нового капеллана. Лишь сейчас, когда дольше тянуть уже подозрительно, он отрядил своих людей за каким-то приятелем умершего духовника. Если, конечно, это вообще правда, и ему не потребовалось попросту объяснить пропажу пятка солдат…
– Это… – замявшись, Адельхайда скосилась на стрига и осторожно договорила: – смело. И…
– …неправдоподобно?
– Правдоподобно, – откликнулся фон Вегерхоф. – Но таких доказательств недостаточно для ареста. Есть что-то еще?
– Есть, – кивнул Курт, пытаясь не сорваться с уверенного тона. – Есть и еще. Припомни, что он сказал тебе о смерти Эрики. «Если б я мог»… И осекся. Что он мог? Чем-то помочь, как он договорил потом? Глупо. Что тут сделаешь? Скорее, он едва не сказал: «если б я мог помешать этому». Но он не мог, потому что не управляет Арвидом – тот управляет им. Далее. У меня был с ним долгий разговор, в продолжении которого фон Люфтенхаймер высказал несколько мыслей, которые тогда я расценил… думаю, неверно. Его сетования на смерть жены, завязанные на сомнении в справедливости воли Господней, в справедливости вообще, в бессилии человеческом перед судьбой… А главное – в смертности человеческой. Его рассуждения вообще вращались именно подле смерти и ее неотвратимости. Его занимает мысль о том, как, утратив жену, не потерять и дочь, а также то, на что он готов пойти, дабы не допустить ее смерти. Может статься, что – на собственное подчинение и ее обращение. Александер, вопрос к тебе: ты видел прежде эту знаменитую особу?
– Да, разумеется, и не раз…
– Это, – оговорился Курт, – лишь очередная теория, однако… Мне доводилось услышать от кое-кого из рыцарской молодежи, что дочь фон Люфтенхаймера не отличается крепким здоровьем и цветущим видом. Ее мать, по словам фогта, долго болела перед смертью. Возможно ли, что болезнь эта наследственная? Ты видишь, слышишь, чувствуешь больше нас, скажи – дочь фогта здорова?
– Разумеется, не здорова, – пожал плечами фон Вегерхоф, – всецело здоровых людей нет на белом свете. Что касается именно Хелены фон Люфтенхаймер – да, у нее проблемы со здоровьем, и немалые; сердце у нее уж точно не в порядке. И – предупреждая твой следующий вопрос – да; такие недуги зачастую передаются по наследству.