– Его, – кивнул фон Зиккинген. – И нашего пропавшего брата. Со временем мы сумели узнать что-то… – на миг он запнулся, вздохнув, и договорил с усилием: – что-то невероятное и ужасное. Прошло уж более десяти лет, когда след привел нас в один из небольших городков у границы с Польшей, и на наши расспросы, на описание нашего исчезнувшего брата нам сказали – да, мы видели такого человека. И он не был старше, не выглядел взрослей описанного нами, он был таким же, как много лет назад. Прошло еще десять лет, а мы, когда удавалось напасть на след, то и дело обрывавшийся, слышали все то же – описание нашего брата по ордену и заверения в том, что он молод и здоров, как прежде.
– Надо полагать, сюда вас тоже вывел этот самый след?
– Да, майстер инквизитор. Когда до нас дошел слух о стриге в Ульме, я был послан сюда, чтобы узнать, имеем ли мы дело со старым знакомым. У нас было его описание, описание нашего брата, которого он привлек к себе…
– И вы ни словом не обмолвились нам, – с осторожной укоризной заметил Курт. – За все двадцать лет.
Фон Зиккинген вздохнул, тяжело упершись локтями в столешницу, и с видимым недовольством поджал губы, бросив на собеседника взгляд, граничащий почти со снисходительностью.
– Поймите меня правильно, майстер инквизитор, – не сразу ответил тевтонец, – когда началась эта история, Конгрегация пребывала… не в лучшем виде. Это первое. Даже когда усилиями многих достойных людей она приобрела достойный вид, даже и сейчас – мы не были уверены в том, что у вас хватит…
– …ума, – подсказал Курт; тот едва заметно улыбнулся:
– …опыта. Что хватит опыта, дабы должным образом отнестись к происходящему. Откровенно говоря, когда я услышал этим утром, что в замок, наводненный обирами, сумели пройти и выжить, и даже отбить пленницу лишь вы и один из местных щеголей – я не поверил. Однако же, довольно посмотреть на ваше лицо и бинты, которые вы пытаетесь скрыть под одеждой, чтобы понять: вы действительно побывали в бою. Но не знаю, является ли правдой и все прочее, мною слышанное, хотя кое-кто из местных солдат и утверждает, что видел обира лично…
– Они его видели, – подтвердил Курт. – Но ведь главное не в этом, господин фон Зиккинген, верно? Главное, что в эту историю оказался втянут один из вас. Вот почему мы до сих пор не знаем ничего. Вы прослышали, что в городе инквизитор, и решили просто дождаться результатов моего дознания. Хотя, если б вы взяли на себя труд раскрыть полученную вами информацию, как это облегчило бы мне работу, скольких смертей, быть может, удалось бы избежать. Одно лишь описание могло в корне изменить ситуацию.
– Я не могу высказать вам собственного мнения по этому поводу, майстер инквизитор. Не я решил так. Но не могу не согласиться с вами так же, как не могу не поддержать мнение капитула: это личное дело ордена. Мы не подданные германского Императора, пусть большинство из нас и немцы, и орден в обиходе именуем Немецким; мы не подлежим имперскому суду, а также образованиям, Императором созданным, а (не станем прикидываться друг перед другом) нынешняя Конгрегация – его детище. Это было нашим делом. Один из нас… один из нас оставил орден, свое служение, всю свою жизнь – и ушел с тварью. Стал одним из них. Это позорнейшая страница в орденской летописи.
Тевтонец умолк, опустив голову и глядя в стол, и Курт тоже не говорил ни слова, решая важную задачу, в которой надлежало постановить, следует ли раскрывать нежданному свидетелю одну из тайн следствия.
– Ответьте на один вопрос, – заговорил он, наконец. – Этот член вашего ордена, пропавший вместе со стригом – как его звали?
– Конрад фон Нейшлиц.
– Сходится, – вздохнул Курт, и рыцарь непонимающе свел брови. – Не винитесь, господин фон Зиккинген. Если верить тому, что мне удалось услышать, – таким, каков он есть, ваш собрат по ордену стал не по своей воле. Однако время его изменило, и не думаю, что теперь он придает значение собственным мыслям и словам в бытность свою человеком; от него прежнего, каким вы его знали, уже мало что осталось – имя и, быть может, память.
– Так, стало быть, вы все же видели его.
– Не просто видел. Сейчас он пребывает в одной из камер местной магистратской тюрьмы.
Рыцарь замер, снова умолкнув, глядя на собеседника пристально и чуть растерянно, и Курт, так и не услышав ни слова, предложил:
– Хотите увидеть его?
– А… – заговорил фон Зиккинген, наконец, утратив некоторую долю своей невозмутимости, – допустимо ли это?
– Думаю, да, – кивнул Курт. – Вообще говоря, я в этом городе фактически в вашем положении – решаю мало и просто сижу на месте в ожидании решения тех, кто надо мной, однако это – вполне укладывается в интересы дела. Думаю, принять такое решение я могу. Говоря протокольно, вы свидетель, очная ставка с которым поможет установить личность арестованного… Если, разумеется, вам самому хочется это делать. Наверняка вам будет тяжело, если вы правы, и он тот, о ком мы думаем.
– Тяжело, – согласился фон Зиккинген тихо. – Но от моего желания здесь мало что зависит. Я должен убедиться всеми доступными способами, что не ошибся, и дело закончено. Или – что не закончено. И если вы в самом деле можете допустить меня в камеру с заключенным, майстер инквизитор, я буду вам крайне признателен.
– Когда? – уточнил Курт, и тевтонец пожал плечами:
– Когда вам будет удобно. Я здесь в непреходящей праздности и готов в любую минуту.
– В таком случае, смогу препроводить вас, как только закончу с обедом, – подвел итог Курт и, помедлив, предложил: – Не присоединитесь?
– Благодарю, – возразил рыцарь серьезно. – Время ужина еще не настало, а обеденное давно отошло; чревоугодие же не в правилах ордена.
– Кхм… – проронил Курт, ощутив себя отчего-то неловко, словно на столе перед ним высилась гора непотребной снеди, и фон Зиккинген улыбнулся:
– Не воспримите это как намек, майстер инквизитор. Я не имел никакой задней мысли. Вам-то уж в любом случае подкрепиться не помешает; молодому организму нужны силы, а вы еще и с ранением.
– Быть может, хоть выпьете со мной? – кисло поинтересовался Курт. – В честь успеха завершенного дела. Даже если это и не ваш стриг, думаю, уничтожение любого гнезда вещь неплохая.
– Разве что чуть, – согласился тот, подумав, и, взмахом руки подозвав разносчицу, вздохнул: – Это событие, вы правы, и впрямь стоит того, чтобы его отметить… Воды, – коротко попросил рыцарь усталую неулыбчивую девицу, и та молча отошла, одарив постояльца нелюбезным взглядом. – Меня здесь не сильно жалуют, – пояснил фон Зиккинген с короткой улыбкой, когда та со стуком установила на стол узкогорлый кувшин и пустой стакан. – Не приношу особенного дохода.
– Разве устав запрещает? – усомнился Курт, и тот пожал плечами:
– Устав – нет, здравый смысл – да. На голодный-то желудок; в моем возрасте к чему мне еще и язва?.. Что ж, за ваш успех, майстер инквизитор, – провозгласил тевтонец, взявши свой стакан с вином, щедро разбавленным водой. – Наверняка он дался вам нелегко.