– Я завтра заеду. Тебе что принести? – Саша поправил уже успокоившейся Оле выбившуюся прядь.
– Напиши мне записку, ладно? – вспомнила Оля о «потерянной» записке. Она твердо знала: мужья должны в роддом писать женам трогательные письма, так было во все времена.
– Напишу, – засмеялся Саша.
– Только не на компьютере, – предупредила Оля.
– Прямо сейчас напишу. – Саша взял лист из стопочки, лежавшей на белой тумбочке, и быстро, но аккуратно, почти печатными буквами вывел на первой страничке: «ОЛЕНЬКА МОЯ». – А остальное потом допишу, – пообещал он, отрывая листок. И махнул рукой. – А это – для тебя!
По его знаку жалюзи на окне палаты как по волшебству раскрылись, и обомлевшая Оля увидела Сашину команду. Космос, Пчела, Фил и Фара, размахивая огромными букетами, дружно грянули:
– С днем рожденья, Иван, с днем рожденья, Иван, с днем рожденья, Иван Александрович, с днем рожденья, родной! – К их на удивление стройному хору присоединился и Саша, радостно подмигивая ей уже из-за стекла.
Она не могла не рассмеяться. Ну и шум они устроили в роддоме! Вот дуралеи, честное слово!
В офисе не только прибрали, но и стол накрыли. Водка, икра, копченое мясо, колбаска, брусника Все как у людей. Человек родился!
Фил в газетной треуголочке, как заправский строитель, внес последнюю черту – подвесил люстру. Новехонькую, только из магазина. Старая во время обыска-разгрома рассыпалась на мелкие кусочки, омоновцы потрудились на славу. Орлы, да и только!
Но Саша и Фара не праздновали. Дела, дела. Саша, нервно затягиваясь, курил одну за другой. Фара казался спокойным, но его тонкие породистые пальцы нервно и быстро перебирали бусинки четок. Одну за другой, одну за другой.
– Фара, брат, я тебе сразу сказал. Это не катит, – терпеливо втолковывал Саша. – Что ты уперся?!
– Ты мне брат, Саша, клянусь Аллахом! Но против своих я тоже не пойду. Ты это знаешь… – Саша хотел перебить, но Фара остановил его решительным жестом. – Дай досказать, я тебя долго слушал… Я между вами как на границе! Дома мне говорят! пускай Софет товар в Москве сбывает, и наши доходы увеличатся втрое. А что мне говорит Софет? Софет – значит, Белый… – объяснил Фара. – Да погоди!.. Он мне говорит: «Фара, брат, пошли подальше всю свою родню, потому что я в Россию дурь гнать не стану». Так?
Саша, конечно, понимал, что так. Но не мог он рассказать Фарику про Контору, Министерство, мать их, добрых дел. Не мог, и все тут! И – не хотел. Он находил все новые и новые доводы, стараясь быть убедительным.
– Я тебе тридцатый раз говорю! Наркота – не сигареты! Все сыплются на сбыте, на мелкой рознице. На хрена мне это надо?! Я два года отлаживал оптовую линию на Запад! И сейчас, когда все заработало, ты хочешь, чтобы я все бросил, послал на хрен?
Иногда именно этого ему и хотелось больше всего – послать всех. И Введенского, который день ото дня становился все требовательнее, в особенности. Но – коготок увяз.
– Саша, ты пойми, мне условие поставили. – Фара решил открыть свои карты. – Если я не улажу этот вопрос с тобой, они будут решать его по-своему.
– Здравствуй, жопа, Новый Год, – вскинулся Саша. – Дошли до ручки совсем. Это что, стрелять меня будут?
– Будут, – уверенно ответил Фара.
– Не угрожай мне, Фарик! – Саша с силой затушил сигарету в пепельнице и полез в пачку за новой. Черт, неужели всю пачку уже высадил?
– Я не угрожаю, – печально откликнулся Фархад, поднимаясь. Четки жалобно стукнули о край стола.
– Тем более. Угрожать мне бессмысленно. – Саша через силу улыбнулся.
* * * * *
Перекрестье оптического прицела переместилось по стене дома и замерло, добравшись до нужного окна. В проем между жалюзи просматривался накрытый по-праздничному стол. За столом сидели Саша, Космос и Фархад. Они беззвучно шевелили губами, словно рыбки в аквариуме. Прямо как на ладони…
Поколебавшись, прицел остановился на Сашином лице, в перекрестье загорелась красная точка, и…
… сразу же, сквозь помехи эфира, стали слышны голоса:
– Тем более угрожать мне бессмысленно, – это говорил Белов. Каверин стиснул зубы, словно вспоминая, как обещал загрызть его живьем. Ничего, еще не вечер, загрызу. А пока – пусть покувыркается. Под оптическим-то прицелом.
Прослушку Каверин установил в пустой квартире, в доме прямо напротив офиса Белова. Эти «академики» о настоящей безопасности имели, видно, самые смутные представления. «Дилетанты хреновы…» – злорадствовал Каверин. Оторвавшись от оптики, он посмотрел на Петровича.
– Пишешь? – спросил он верного подручного. Петрович не слышал Каверина, его слух услаждали совсем иные звуки – беседа о наркоте оказалась интересной. Ишь, какой благородный клиент попался – в России дурь не хочет продавать. Из патриотов, не иначе. Но беседа – беседой, а от уровня новой техники даже у видавшего виды бывшего топтуна Петровича съезжала крыша. Технический, блин, прогресс!
– Пишешь? – Каверин тронул Петровича за плечо и пощелкал пальцем по внешней стороне наушника – уж так-то он его услышит.
– Ага… – Петрович приподнял наушники. Он не мог больше сдерживать восхищение. – Ни черта себе приборчик. А как это действует?
– Да лазер элементарный, – объяснил Каверин, не уточняя, впрочем, сколько эта «элементарщина» стоит. – Луч считывает вибрации воздуха с оконного стекла.
– Беда! – Петрович снова надел наушники и приник к окуляру. Как там пациенты? Не перестреляли случаем друг друга? Без присмотра-то.
* * * * *
Фара сдерживал гнев и разочарование уже из последних сил. Он, конечно, знал, что Саша человек упрямый, но не настолько же. Самое главное, он никак, ну никак не мог понять, почему тот так упорствует. Фара не видел для этого причин. Поэтому и злился все больше и больше.
– Саша, ты же знаешь, ты мне как брат. Я тебе последнее отдам…
– Фара, я люблю тебя как брата, – но личное есть личное, а дело есть дело. Это бизнес, какого черта!.. Все, короче. – Саша вскочил со своего места и начал нервно ходить по кабинету, словно рубя ладонью воздух. – В Москву я наркоту не пропускаю. Скажешь родне. – Он поднял взгляд на Фару и, хотя увидел в его глазах окончательную, какую-то вселенскую тоску, резко и безапелляционно закончил: – Белый в отказе. Пусть хоть бомбу бросают, мне по фигу.