— Тут своего рода лабиринт. Все эти тупики…
Москоу застыл.
— Вы считаете, что он из местных?
— Нет, но он мог заранее наметить путь, которым удирать.
— Ну, я его в нашем районе никогда не видел. Машину тоже. Эта территория не для «шестисотых».
— Мало «бенцев»?
— Навалом, но не «шестисотых».
— Вы специалист по автомобилям?
— У меня было несколько списанных машин, которые я привел в божеский вид. — Он слегка улыбнулся. — Была у меня «делореан», это нечто… Так с кем мы тут имеем дело: с каким-нибудь престарелым мафиози?
— Почему вы так решили?
— Большая черная машина, убийство, похожее на казнь, возраст убийцы. Вот и приходит в голову, что он один из тех старых киллеров, который еще не выгорел. Из мафии.
Свидетель наконец оторвал нитку и потер ее между большим и указательным пальцами.
— И эта идиотская кепка…
— Как миссис Манкузи могла быть связана со старым мафиози?
— Никогда бы в голову не пришло ничего подобного. Только ведь кто мог ожидать такого?
— Вы ее хорошо знали?
— Да совсем не знал. Она жила тихо, казалась очень милой. Мы здоровались, желали друг другу доброй ночи, вот и все.
— Какая-нибудь общественная жизнь?
— Только тот тип, о котором я рассказывал лейтенанту.
— Как часто он появлялся здесь?
— Наверное, каждый месяц, вот почему я и решил, что он ее сын. Возможно, заходил и чаще — ведь я не могу сказать, что не сводил глаз с ее дома.
— Что-нибудь еще можете о нем сказать?
— Лет сорок, блондин, неряшливый на вид. Теперь, когда я пытаюсь вспомнить, мне пришло в голову, что я никогда не видел их вместе. Он стучал в дверь, она его впускала и никогда не провожала, когда он уходил.
— Ей было трудно ходить?
— Напротив, она казалась вполне здоровой.
— Что-нибудь еще можете добавить об этом блондине?
— Довольно плотный. Когда я назвал его неряшливым, то хотел сказать, что он не заботился о своей наружности.
— Не знаете, как его могли звать?
— Никогда не слышал, чтобы она его как-то называла. Как я уже сказал, вообще ни разу не видел их вместе. В нем не чувствовалось радости от визита, так что, возможно, между ними не все было ладно. И когда он приходил в последний раз примерно месяц назад, он остался на пороге и говорил с миссис Манкузи через открытую дверь. Полагаю, это была она, потому что в доме больше никто не живет. Я не слышал, о чем они говорили, но по виду было похоже, что они спорят. Затем мужчина сделал вот так.
Москоу хлопнул ладонью по бедру, согнул ногу в колене и состроил гримасу.
— Это выглядело несколько… театрально, понимаете, что я имею в виду? Казалось нелепым: взрослый мужик, не слишком смахивающий на гея, и вдруг такое. Меня это удивило. Особенно когда ты разговариваешь с собственной матерью. Если, конечно, она его мать.
— Вы полагаете, что они могли ссориться?
— Послушайте, я вовсе не хочу навлекать на кого-то неприятности, — сказал Москоу, — и не могу за это поручиться. Просто мне так показалось.
— Вы так решили, наблюдая язык тела?
— Он так держался, вроде немного…
— Агрессивно?
— Скорее защищался, — сказал Москоу. — Вроде как миссис Манкузи сказала ему что-то, чего ему не хотелось слышать.
— Мафия — это потому что у нее фамилия Манкузи? — спросил Майло.
Мы сидели в кафе «Могул», что сразу у участка, за углом. Владельцы взирали на моего друга как на ротвейлера в человеческом облике и всегда были счастливы организовать для него особый шведский стол. Я наблюдал, как Майло расправлялся с карри из телятины, клешнями омара, окрой со специями, чечевицей и рисом. У его локтя стоял кувшин чая с гвоздикой и льдом.
Сам я после всей этой крови на дорожке Эллы Манкузи и мысленно нарисованной картины убийства рискнул только налить себе стакан чая.
Я сказал:
— Москоу скорее всего на верном пути. Вся постановка дела: знать, когда она выходит за газетой, оставить машину работающей на холостом ходу, разузнать, каким путем скрываться, — говорит о том, что мы имеем дело с профессионалом. Опять же поведение киллера: жесток и методичен, без излишней торопливости при уходе.
— Плохой дедушка, — заметил Майло. — Убить ее при ясном свете и потратить три часа, чтобы вычистить машину и вернуть на место, — это тебе работа профессионала? Не говоря уже о том, что он вел ее в Беверли-Хиллз при всем честном народе.
— А где этот пункт проката автомобилей?
— Алден-драйв, около Футхилл.
— Промышленный район, — заметил я. — Там в воскресенье довольно тихо.
— А еще это в пяти минутах езды от полицейского участка.
— Но черный «мерседес» не привлечет внимания. Равно как и машина, въезжающая на стоянку. Кровь в «бенце» обнаружена?
— На первый взгляд там ничего нет. Посмотрим, что скажет лаборатория.
— Этот парень вытер нож о штаны спереди, так что он изначально думал о том, чтобы не запачкать салон. Двух с половиной часов ему хватило, чтобы вычистить машину и вернуть. Может быть, у него есть перевалочный пункт, где-нибудь между местом преступления и пунктом проката.
— Это половина Уэст-Сайда, — сказал Майло. — Пожалуй, я привлеку к этому делу прессу. Престарелый мужик с ножом, сколько их таких может быть? — Нацепил на вилку омара, прожевал, проглотил. — К тому же наглец — проделывает все при ярком свете дня.
— Может, по его разумению, днем безопаснее, потому что ночью пришлось бы вламываться к жертве в дом. У вдовы была установлена охранная система?
— Паршивая. Передняя дверь и дверь черного хода. Без окон.
— Старому мужику трудно лезть в окно, — заметил я. — Он и прикинул: раннее утро воскресенья, большинство людей еще спят. Плюс жертва, которая вряд ли могла оказать серьезное сопротивление, да и орудие убийства бесшумное. Он напал на женщину так стремительно, что она не успела закричать. Если бы Москоу не забыл накануне выпить таблетку снотворного, никто вообще бы ничего не заметил. У каких-нибудь еще соседей есть информация?
Майло закрыл уши руками, потом повторил тот же жест с глазами и ртом.
— На самого Москоу ничего нет?
— Он безупречен. — Мой друг отодвинул тарелку. — Вытер нож о штанину? Это еще что за показуха?
— Возможно, так он выражает свое презрение, — предположил я.
— Эти артериальные раны… Парень обязательно оставил бы следы в машине.