— Да? — сказала она. Ровный мягкий низкий голос. Голос для радио.
Я представился и вручил ей свою визитку, из которой следовало, что я время от времени консультирую полицию.
— Делавэр. — Она возвратила карточку и посмотрела мне в глаза. — Необычное имя… Мы знакомы?
— Мы общались несколько лет назад, но только по телефону.
— Боюсь, что не понимаю вас.
— Дело о разводе Уэтморов. Мне было поручено судом подготовить рекомендации по опекунству. Вы были психотерапевтом Терезы Уэтмор.
Она прищурилась. Улыбнулась.
— Если не ошибаюсь, я не особенно шла на сотрудничество с вами, так?
Я пожал плечами.
— Сожалею, что не могла рассказать вам тогда, доктор Делавэр… да и сейчас я не должна… Дело в том, что Терри Уэтмор связала мне руки. Вы ей совсем не понравились. Она не доверяла вам и запретила мне что-либо вам сообщать. — Она положила руку мне на плечо. — Издержки нашей профессии. — Ее рука, помедлив, скользнула по рукаву моего пиджака и упала. — Итак, что привело вас сюда сегодня? В чем еще я смогу не пойти на сотрудничество с вами?
— Гэвин Куик.
— Что с Гэвином?
— Два дня назад его убили.
— Уби… О Боже!.. Входите.
Она провела меня коротким коридором мимо копировальной машины и установки для охлаждения воды к одной из трех дверей в задней части помещения. Ее кабинет был отделан кленовыми панелями серебристого цвета, пол покрыт темно-синим шерстяным ковром с длинным ворсом и меблирован рабочим столом со стеклянной столешницей на подставке из черного гранита, плексигласовым стулом, небесно-голубыми кожаными диванами и креслами, расставленными явно не без участия дизайнера. Потолок был обит пробкой — звукоизоляция. Ничто не висело на густо украшенных резьбой деревянных стенах. Дипломы Коппел и вставленная в рамку лицензия психотерапевта были выставлены на стеклянной этажерке вместе с хрустальными гнетами для бумаг и чем-то еще, что выглядело как индейская керамика. Занавеси цвета морской волны почти полностью скрывали окна. Их расположение указывало на то, что они выходят на парковку и переулок. Комната выглядела богатой и в то же время уютной. "Просторная и при этом идеально подходящая для интима…"
Мэри Лу Коппел села за свой рабочий стол. Я выбрал ближайшее мягкое кресло — очень мягкое: я провалился в него и был вынужден смотреть на Коппел снизу вверх.
— Это ужасно, — сказала она. — Я только на прошлой неделе виделась с Гэвином. Просто не могу в такое поверить. Как это случилось?
Я изложил ей голые факты, закончив неопознанной белокурой девушкой.
— Бедняжка, — покачала она головой. — Гэвин так много пережил. — Она положила руки на поверхность стола. У нее были крошечные запястья, пальцы короткие, но тонкие, ногти покрыты прозрачным лаком. У ее правой руки стояла лиможская коробочка с визитными карточками, лежали очки для чтения и серебряный мобильник. — У полиции есть хоть какие-нибудь идеи о том, кто именно совершил убийство?
— Нет. Потому я и приехал.
— Я не понимаю, что именно вы для них делаете.
— Порой я сам задаю себе этот вопрос. На сей раз они попросили меня установить контакт с вами, так как мы одного поля ягоды.
— Одного поля ягоды, — повторила она. — Они полагают, что я могу помочь раскрыть убийство?
— Мы беседуем со всеми, кто знал Гэвина.
— Я была его психотерапевтом, но не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Вы же не считаете, что произошедшее как-то связано с лечением Гэвина?
— Пока это открытый вопрос, доктор Коппел.
— Просто Мэри Лу. Хорошо, я, конечно, могу понять эту логику… в общем смысле. — Она пальцами взбила волосы. — Прежде чем мы продолжим разговор, видимо, мне следовало бы увидеть какой-нибудь письменный документ, дающий мне право говорить. Я понимаю, что со смертью Гэвина не обязательно сохранять конфиденциальность, и мне не хочется, чтобы считали, будто я как-то торможу дело. Однако… вы же понимаете, не правда ли?
— Несомненно. — Я передал ей письмо, подписанное Куиками.
Она просмотрела его.
— Осторожность не помешает. Ладно, что вы хотите узнать?
— Родители Гэвина намекали, что после аварии имела место некоторая трансформация его личности: утратился интсрес к соблюдению личной гигиены, появилось что-то вроде навязчивости в поведении.
— Вы знакомы с возможными последствиями закрытых травм головы, доктор Делавэр?
— Я не нейропсихолог, но применительно к Гэвину, похоже, можно говорить о посттравматическом синдроме и определенной трансформации личности.
— При закрытых травмах головы может случиться все, что угодно… Можно я буду называть вас Алекс?
— Конечно.
Она показала мне великолепные зубы. Опять стала серьезной.
— Произошло ударное воздействие на лобные доли, Алекс. Вы ведь в курсе, какую роль лобные доли играют в настройке эмоциональной реактивности?
— После аварии прошло десять месяцев, а Гэвин, насколько я понимаю, так и не восстановился полностью?
— Да… меня это тревожило. Но человеческий мозг — особенно молодой человеческий мозг — может быть удивительно пластичным. Я надеялась…
— На полное восстановление?
Она пожала плечами.
— Пластичность мозга, — сказал я. — Вы входите в область нейропсихологии.
Коппел полсекунды молча смотрела на меня.
— Гэвином уже занимался нейропсихолог. Мы с ним сходились во мнении, что, подвергая юношу дальнейшим тестам, больше ничего не добиться. Пациент нуждался в эмоциональной поддержке, и моя миссия заключалась в том, чтобы эту поддержку ему предоставить.
Я вытащил свой блокнот.
— Проводил тесты доктор Сингх?
— Да. Он очень хороший человек.
— Он направил к вам Гэвина?
Коппел кивнула.
— Когда?
— Гэвин находился на лечении примерно три месяца.
— То есть парень попал к вам через семь месяцев после аварии.
— Потребовалось какое-то время, чтобы все устроить.
Я сделал вид, что читаю блокнот.
— Его направили в вашу организацию, но не лично к вам?
— Простите?
— Мне сказали, что с Гэвином начинал работать один из ваших партнеров, но потом он перешел к вам.
Она скрестила ноги. Черная каменная тумба стола почти полностью скрыла это движение, но мне стал виден красный носок одной туфли.
— Вы мне напомнили: все именно так и произошло. Сингх направил Гэвина к нам, а Франко, доктор Гулл, оказался в тот момент свободен. Франко принял Гэвина пару раз, потом им занялась я.