После безуспешного двухсменного прочесывания Голливуда в поисках человека, который опознал бы Драммонда, Петра добралась до кровати в три часа ночи, проснулась в девять утра, взялась за телефон и, не вставая, приступила к работе.
Майло сообщил Петре о том, как Алекс посетил колледж, где учился Драммонд. Характеристики консультанта Драммонда дополнили биографию этого человека.
Прежде всего нелюдим. Чертов нелюдим. Ни один владелец клуба, ни один вышибала, ни один постоянный посетитель, ни один продавец книжного магазина не вспомнил его.
Узнали Драммонда на фотографии водительского удостоверения только владелец прачечной самообслуживания, расположенной в двух кварталах от дома Драммонда, и продавец соседнего магазина «Семь-одиннадцать», у которого тот вроде бы кое-что покупал.
— «Кое-что»? А точнее?
— Может, «Слим — Джим»?
— Может? — переспросила Петра.
— Или обрезки бекона.
Владелец прачечной, китаец, плохо знал английский и часто улыбался. Петра добилась от него одной фразы: «Да, мозет быть, стирать». Ее так и подмывало спросить, не прополаскивал ли Драммонд здесь окровавленные лохмотья, но она подавила это желание, устало дотащилась до своей машины и вернулась в участок, где собиралась заняться псевдонимами Драммонда.
На то, что Правдивый Писарь окажется в системе, Петра не слишком надеялась, но обнаружила множество преступно использовавшихся псевдонимов «Э. Мерфи». Проследить имя сегодня времени уже не было, и она отложила это на завтра.
Теперь, удобно устроившись в постели, Петра работала с телефонами.
Через два часа ни один из Э. Мерфи уже не казался перспективным.
Она нашла Генри Джилуайта, транссексуала, мужа отвратительной Олив, работавшей в почтовом отделении абонентских ящиков. К середине дня Петра уже знала, что Джилуайт сначала отбывал срок в пенитенциарном учреждении Сан-Квентина, а через год его перевели в Чино. Побеседовав три минуты с помощником тюремного надзирателя, Петра выяснила причину этого перевода.
Закончив, она сварила кофе, съела рогалик, приняла душ, оделась и поехала в Голливуд.
Петра нашла место для парковки на стоянке, разместившейся возле узкой прогулочной аллеи. Отсюда было хорошо видно почтовое отделение абонентских ящиков. Сначала туда вошли и вскоре вышли несколько грязных типов, минут десять никто не появлялся. Петра вошла в отделение улыбаясь. Олив встретила ее сердитым взглядом.
— Привет, миссис Джилуайт. Что-нибудь новенького от Генри в последнее время?
Олив побагровела.
— Вы?! — Никогда еще это местоимение не звучало более враждебно. — Вы знаете?
Олив, задыхаясь, пробормотала какое-то ругательство.
Петра сунула руки в карманы и подошла поближе к стойке. Под локтями Олив лежали свернутые в трубку деньги. Она схватила их и повернулась к Петре спиной.
— Для вас хорошо, что Генри перевели, Олив. Чино гораздо ближе, чем Сан-Квентин, что упростит посещения. А ведь вы регулярно ездите туда. Каждые две недели, как часы. Ну и как он поживает? Старая проблема с кровяным давлением под контролем?
Олив обернулась. Казалось, она вот-вот плюнет Петре в лицо.
— А вам какое до этого дело?
— Чино также значительно безопаснее, — продолжала Петра, — если принять во внимание то, что Армандо Гусман, двоюродный брат жертвы Генри, сидит в Квентине и занимает солидное положение в шайке «Ватос-логас». Получается, что в Квентине полным-полно бандитов из «Ватос-логас», но лишь немногие очутились в Чино, поэтому выделить среди них такого человека, как Генри, там легче. Но мне сказали, что Чино переполнен заключенными. Вот такая ситуация, и никогда не знаешь, когда она изменится.
— Вы не можете. — Враждебное выражение лица сменилось жалобным.
Петра улыбнулась.
Щеки у Олив Джилуайт затряслись. Надо полагать, жизнь с такой ведьмой доставляла Генри истинное удовольствие. К тому же постоянные встречи с любителями транзисторных приемников.
— Вы не можете, — повторила Олив Джилуайт.
— Дело в том, что Генри, осужденный за убийство, несмотря на возраст и гипертонию, особой симпатии у тюремного начальства не вызовет. То, что он отказывается от консультаций психиатра, не прибавляет ему пунктов за хорошее поведение. Упрямец этот ваш Генри.
— Что вам нужно? — спросила Олив.
— Ящик двести сорок восемь. Что вы помните?
— Неудачник, — ответила Олив. — О'кей? Как и все они. С какими еще клиентами я, по-вашему, имею дело? С кинозвездами?
— Расскажите подробнее об этом неудачнике. Как он выглядел? Как расплачивался за ящик?
— Он… молодой, худощавый, высокий. Большие очки. Плохая кожа. Из тех, кого называют занудами. Настоящий гомик.
— Педераст? — Да.
— Почему вы так подумали?
— Я не думаю, я знаю. У него всякая голубая чепуха в ящике. — Олив презрительно улыбнулась.
— Журналы для голубых?
— Нет, приглашения от папы римского. Конечно, журналы. Как по-вашему, для чего все это? — Она указала в сторону стены, загроможденной коробками. — Библии приходят не часто.
Олив рассмеялась, и Петра почувствовала, что от нее пахнет можжевеловыми ягодами. Полуденная порция джина.
— Он говорил вам, как его зовут?
— Не помню.
— Но какое-то имя он называл?
— Ему пришлось заполнить бланк.
— Где этот бланк?
— Его нет. Как только у ящика появляется новый абонент, я выбрасываю старые бумаги. Считаете, у меня есть место для их хранения?
— Как удобно.
— Да. Можете как угодно угрожать мне, но факт остается фактом. — Олив тихо выругалась, и Петра по губам догадалась, что та сказала: «Сука ты трахнутая». — Вам, так называемому офицеру так называемых правоохранительных органов, должно быть стыдно за угрозы в мой адрес. Я пожалуюсь вашему начальству. Да, так я и сделаю.
— О каких угрозах идет речь? — осведомилась Петра.
— Переполнение. Положение изменяется.
— Не вижу в этом никаких угроз, мадам, но вы можете жаловаться на меня кому угодно. — Петра показала удостоверение личности. — Вот номер моего значка. — Олив пожирала глазами значок. — Как назвал себя голубой?
— Не помню.
— Попытайтесь вспомнить.
— Не помню я… что-то русское. Но он не русский. По-моему, он шизик.
— Он поступал как шизик?
— Конечно. Он приходил, нес чепуху, трясся, и ему чудились марсиане. — Петра не прерывала ее. — Он извращенец, понимаете? Что я, по-вашему, должна быть психиатром? Он был заторможенный, неразговорчивый, постоянно смотрел вниз. Это меня устраивало. Плати денежки, забирай свои дерьмовые секретишки и уматывай отсюда ко всем чертям.