Он кивнул, словно хотел заверить ее в обратном.
— Каким бы ни был мотив, — продолжил я, — убийца позаботился о том, чтобы жертва оставалась в удобном положении. В сравнении с другими случаями это выглядит как проявление уважения.
— Соучастница, но не любовница? — спросил Майло.
— Даже если Кевин и проявляет интерес к девушкам, — заговорила Петра, — даже если у него есть какие-то другие причуды, о которых нам ничего не известно, я не представляю себе, что связывало молодого парня и больную бездомную женщину. Чем он руководствовался, поддерживая с ней отношения?
— Кевин — человек замкнутый, — заметил я. — Возможно, он уже давно чувствует себя изгоем. Он возомнил себя неким белым рыцарем-одиночкой, ведущим борьбу за искусство в его чистой форме. Если есть подобный психоз, полагаю, возможно и тяготение к другим изгоям.
— Значит, мне следует заняться бродягами, а не книжными магазинами.
— Якшается с бездомными, убивает талантливых. Похоже на войну против светлой стороны жизни, — усмехнулся Майло.
— И еще одно представляется мне интересным, — сказал я. — Тело женщины обнаружено за зданием бывшего театра. А что, если это скрытый намек на то, что искусство, связанное с творчеством исполнителей, обречено на смерть?
— Там все еще идут представления. Там церковь. Разве проповедь не один из видов творчества исполнителя? Или это просто кощунство с его стороны. — Это похоже на серьезный сдвиг в сторону чего-то потустороннего. — Петра прикусила губу. — О'кей, ну и что дальше?
— Я уверен на девяносто девять процентов, — заговорил Майло, — что это та самая рыжеволосая женщина, которую видела Коко Барнес, но давайте посмотрим, опознает ли ее старая леди. Главное теперь — выяснить, кто эта женщина. Наверняка что-то есть в банке данных. Когда появятся отпечатки пальцев?
— Ты же знаешь, как бывает с отпечатками. Они могут прийти сегодня, а могут и на следующей неделе. Я поговорю с Дигом и Гарри и попрошу ускорить это дело.
— Узнав, кто она, мы выясним, какой образ жизни вела эта женщина. И возможно, даже обойдемся без отпечатков пальцев. После того как Барнес рассказала мне, что видела, я расспросил кое-кого и нашел в твоем округе один приют — «Дав-хаус», где знали всех рыжеволосых женщин, время от времени появлявшихся там. Там мне сказали, что им казалось, будто прежде она жила лучше, поскольку, когда ее сознание прояснялось, она говорила как интеллигентная женщина.
— Может быть, — предположил я, — именно это качество и заметил в ней убийца. Он понимал: чтобы сделать эту женщину совершенно беззащитной, ее нужно напоить до умопомрачения.
— Мне знаком «Дав-хаус». Я приводила туда детей. У них довольно хороший рейтинг излечения.
Майло посмотрел на фотографию убитой.
— У всех есть свои недостатки.
Мы нашли Коко Барнес в гараже, который она превратила в мастерскую. Дама крутила на гончарном кругу аморфный горшок. Ланс, ее собака, лежала у ног хозяйки и похрапывала.
Взглянув на фото, она сказала:
— Это она, точно как на моем рисунке. Бедняжка. Что с ней случилось?
— Пока мы не знаем, мадам, — ответил Майло.
— Но она мертва.
— Да, мадам.
— О Боже! — воскликнула Барнес, вытирая руки от глины. — Пожалуйста, сделайте одолжение, если мы когда-нибудь еще встретимся, зовите меня Коко, а не «мадам». От этого я чувствую себя человеком эпохи палеолита.
Майло позвонил Петре и застал ее в Долине. Он спросил, можем ли мы заняться приютом без нее, и она разрешил?.
— Чем Петра занимается? — спросил я.
— Присматривает за домом родителей Кевина. Шталь все еще держит под наблюдением квартиру, но, кажется, это бессмысленное занятие.
Я развернулся и заметил, что уровень бензина почти на нуле.
— Вся эта езда туда-сюда, — проворчал Майло. — Я заплачу за полную заправку.
— Лучше раскошелься на обед. —Где?
— В дорогом ресторане.
— Что-то вроде свидания?
— Конечно. Я заехал на заправку.
Майло выскочил, воспользовался своей кредитной карточкой, чтобы включить бензоколонку, вставил заправочный шланг и огляделся. Детектив всегда детектив. Мне захотелось размяться, и я занялся протиркой стекол.
— Ну и как Элисон?
— Она в Боулдере.
— Катается на лыжах?
— Съезд психиатров.
— А… О'кей, бак наполнен. — Майло вернул на место заправочный шланг. — Когда она возвращается?
— Через несколько дней. А почему ты спрашиваешь?
— Нам придется подождать ее возвращения, чтобы спланировать двойное свидание.
«Дав-хаус» размещался в обветшалом, окрашенном в темные тона жилом доме на Чероки, к северу от Голливудского бульвара. На доме не было ни вывески, ни какого-либо другого опознавательного знака. Парадная дверь была открыта. На одном из помещений цокольного этажа мы увидели надпись: «Офис». Директор, молодой, чисто выбритый черный мужчина по имени Дэрил Уизерспун, работал один за полуразвалившимся столом. Голову Дэрила украшали дреды. Когда он встал и пошел к нам, на нем закачалось серебряное распятие. Его серые одеяния пахли свежей стиркой.
Майло показал ему фотографию, и директор коснулся рукой щеки.
— О Боже! Бедная Эрна.
— Эрна, а дальше как?
— Эрнадин. Эрнадин Мерфи.
— Э. Мерфи, — повторил я. Уизерспун удивленно взглянул на меня.
— Что с ней случилось?
— Я звонил сюда примерно неделю назад, — сказал Майло, — разговаривал с женщиной, которой казалось, что она знает мисс Мерфи.
— Это, наверное, была моя помощница Диана Петрелло. Эрна была… это случилось неделю назад?
— Вчера вечером. Что вы можете рассказать о ней?
— Давайте сядем, — сказал Уизерспун.
Мы с Майло устроились на диване, приобретенном в магазине подержанных вещей, от которого разило табаком. Уизерспун предложил нам кофе из шипящей машины, но мы отказались. Сверху доносились шаги. Ярко-желтый цвет стены резал глаза.
— Вы расскажете, что случилось? — спросил Уизерспун, усаживаясь на стул.
— Это пока не ясно, — ответил Майло. — Ее нашли в узком переулке, в нескольких кварталах отсюда, позади церкви Святой Троицы.
— Церковь… она была атеисткой, это единственное, что я могу сообщить вам.
— Бескомпромиссной? — уточнил я. Он кивнул:
— Да. Нет, мы не слишком давим на них. Но тем не менее стараемся воздействовать на сознание. Эрна не стремилась постичь Господа. Она, по сути дела, не была нашей регулярной клиенткой, а лишь появлялась время от времени, когда ей становилось совсем плохо. Мы никому не отказываем в приюте, кроме буянов.