– Понимаю вас, – отозвался он.
– Вам известно, кто убил моего сына? – прямо спросил Уокер. Теперь он напоминал Страйду того взволнованного, ждущего человека, чей голос Страйд слышал в телефонной трубке.
– Да, известно, – произнес он и заметил удивление, вспыхнувшее в целом глазу Уокера. Он вытащил из кармана тоненький файл с фотороботом и передал его Лейну. – Вот этот человек убил Майкла Джонсона. Мы пока не арестовали его, но знаем, как он выглядит.
– Позвольте посмотреть, – попросил Лейн.
Страйд передал ему рисунок, Уокер нетерпеливо взял его и, вытянув руку, уставившись в него одним глазом, долго изучал.
– Вы знаете этого человека? – спросил Страйд.
– Нет, – промолвил Уокер, разочарованно покачав головой. – Он мне не знаком.
– Я оставлю вам рисунок.
Уокер повернул листок изображением вниз, положил его себе на колени.
– Не хотите осмотреть мое жилище? – предложил он. – Вы, наверное, знаете, что я немногих приглашаю к себе.
Страйда, пересекшего полконтинента для того, чтобы встретиться с Уокером, очень интересовал особняк, который, как и подобные ему, он никогда больше не увидит.
– Спасибо.
– Вот и хорошо.
Уокер повернул кресло влево и направился из веранды в центральную часть дома. Страйд последовал за ним. Старинный декор и антикварная мебель сочетались в нем с новейшей электроникой – всю работу выполняли компьютеры, Уокер лишь нажимал кнопки на пульте управления, вмонтированном в его кресло. Окна, двери, жалюзи, выключатели – все открывалось, закрывалось и включалось легким движением пальцев. Они переходили из комнаты в комнату, и каждая представляла собой зал одного из старинных европейских дворцов, такой же громадный, богато обставленный. Иные помещения выглядели стерильно, как музей. Страйд оказывался то в двенадцатом, то в пятнадцатом веке – порой ощущение старины было настолько ярким, что полностью захватывало его. Иногда дом казался экспонатом, вынырнувшим из глубокой древности, хотя Страйд прекрасно понимал, что ему максимум лет двадцать. Он выглядел так, точно в нем никто не живет.
В комнатах было тепло, но сыровато – сказывался влажный климат, сквозь стены в них проникала вода, и горячий воздух, поднимаясь вверх, рассеивал ее по потолку. Страйд, поежившись, застегнул пиджак на все пуговицы. Всего за несколько последних месяцев из привычного к холоду миннесотца он превратился в теплолюбивого обитателя пустыни, где температура никогда не опускается ниже плюс сорока градусов.
– Я очень редко покидаю остров, – сообщил Уокер. – Да вы и сами наверняка это знаете. Но, даже находясь тут, слежу за событиями, смотрю все фильмы.
Он провел Страйда в громадный кинозал с экраном во всю стену; проехав вдоль одного из рядов, оказался в самом его центре. Страйд оторопел – впечатление складывалось такое, будто он находится в одном из шикарных лас-вегасских мультиплексов. Он предположил, что зал большую часть времени пустовал, а фильмы в нем Уокер смотрел и анализировал кадр за кадром в одиночку. Страйд начал испытывать жалость к больному одинокому человеку.
Уокер, похоже, уловил его чувства.
– Не думайте обо мне слишком плохо, детектив. Я не Говард Хьюз. Меня часто навещают разные люди – актеры, режиссеры, сценаристы, продюсеры. Я не просто финансирую создание фильмов, а профессионально, всесторонне занимаюсь ими. Во время съемок мне каждый вечер присылают электронные письма-отчеты, я изучаю их и к утру отправляю свои рекомендации.
– Почему бы им не приезжать сюда, к вам? – удивился Страйд.
– Нет необходимости. Вы сами убедились, что отсюда я могу связаться с любой точкой мира. Не вижу причин даже ненадолго уезжать из красивейшего места на земле.
Страйд кивнул. Уокер прав. Всякий раз, проходя мимо окон дома, он смотрел на остров, на растущие сады, на движущуюся воду, захватывающие зрелища дикой природы, в которых вполне можно было утонуть.
– А еще мне нравится одиночество, и я не стремлюсь в общество. Все, моя социальная жизнь закончилась. К тому же, если уж говорить честно, глядя на мою немощь, люди чувствуют себя неуютно. Это злит меня. Те, кто приезжает сюда, знают меня давно, уважают мои привычки и не обращают внимания на мои физические недостатки.
Они миновали гостиную, расположенную в передней части особняка, высокие окна которой смотрели на воду, вышли на неширокую, оборудованную красивыми перилами аппарель, ведущую к воде, к стоянке моторных лодок. Страйд увидел вдали паром, уже отошедший от берега, направлявшийся в порт Виктория. За поместьем начинался густой лес, в небе кружили орлы.
– Великолепно! – воскликнул Страйд, не скрывая восторга.
– Благодарю вас, детектив. – Уокеру понравилась его искренность. – Вы, очевидно, хотите поговорить о моем сыне, не так ли? Вас интересует, почему между нами вдруг пробежала черная кошка?
– Да, конечно, – признался Страйд.
Уокер подкатил кресло к краю балкона, откуда открывался замечательный вид на озеро, на бьющие о береговые камни волны, и впился в них взглядом.
– Вас удивит, если я вам скажу, что немало красавиц готовы хоть сейчас выйти за меня замуж? – вдруг спросил он.
– Нисколько.
Уокер посмотрел на него.
– Очень деликатно, детектив. Да, конечно, из-за денег. Чертова прорва кинокрасоток, размышляя о моем богатстве и банковских счетах, готовы не замечать ни инвалидного кресла, ни физической неполноценности. В последние годы дня не проходило, чтобы я не услышал самые горячие признания в любви. Нужно быть жителем Лос-Анджелеса, чтобы отдать должное их игре. Даже меня иной раз слеза прошибала.
Страйд рассмеялся, к нему присоединился Уокер.
– Мать Майкла Джонсона была женщиной другого склада. Актриса – кошмарная, желала все и сразу, но таланта не имела. Вероятно, режиссер предполагал, что я дам ей пинка, а не главную роль, поэтому и не хотел присылать ее ко мне на прослушивание. В конце концов прислал – для развлечения, естественно; подумал, что мне нужна женщина. Боже, какую сцену она мне тут закатила! Она была готова сделать что угодно, лишь бы получить роль, а когда я ей отказал, разрыдалась, как маленькая девочка. Экспансивная максималистка, она напоминала ребенка. Не знаю уж, чем она тронула меня, или в тот момент мне просто нужно было о ком-то заботиться, но, к изумлению всего Голливуда, я женился на ней. Можно назвать наш брак непродолжительным периодом взаимопомощи.
– Я понимаю вас, – проговорил Страйд. Он вспомнил Андреа, свою вторую жену. Его отношения с ней складывались аналогично. Два человека нуждались друг в друге, но любви между ними не было.
– Через два года родился сын. Я не заметил, когда и почему она впала в депрессию. Люди, как правило, не рассказывают о подобном. Я просто подумал, что она разлюбила меня и не любит нашего мальчика. Вот ведь дурак.
Страйд читал много статей об Уокере. Его жена совершила самоубийство через несколько лет после рождения Майкла Джонсона.