На площади она поворачивается лицом к сорока этажам из стекла и титана и поднимает руки.
— Озер! Озер! Озер! Я люблю тебя!
— Не показалось ли тебе, что он согласился слишком быстро? — спрашивает Асо. — Один-единственный парень в кабинете и сразу согласился — оп! — и половина миллиона евро?
— Ну, я не в таком восторге. Поехали домой, а то ты говоришь «Озер» таким же тоном, как «Сатана».
— Они управляют востоком, словно личной империей. Я единственный из тамошних парней, кто смог устроиться, единственный из города, кто получил образование выше среднего, и вдруг беру и первым же делом продаю душу дьяволу.
— Что за антикапиталистическое нытье? Тебе нужна была сделка, ты ее получил. Я звоню Яшару.
— Я скажу тебе, что я думаю. Я думаю, что кто-то проделал за нас всю работу. Мы не первые. Думаю, ребята Идиза были в этом офисе недели три назад, искали финансирование для своей версии преобразователя. Это было непросто. Вот тогда-то они и убедили Сайлана. А тут вваливаемся мы с такой же штукой, и он видит возможность убить двух зайцев одним выстрелом. Озер получает монополию на технологию преобразователей. За полмиллиона, это дешево.
— Но их версия не будет работать.
— В лучшем случае шестьдесят процентов от нашей функциональности.
— Значит, они выберут явно лучший продукт. У тебя есть деньги! Это повод для празднования! Эй! Наджи!
Через дорогу стоит не слишком уместный крошечный ларек на колесах, торгующий кебабами. Наджи занял стул у прилавка и попивает чай. Услышав свое имя, он оборачивается и улыбается, видя нескрываемую радость Лейлы. Какая у тебя классная улыбка, думает Лейла. Улыбка преображает тебя до неузнаваемости, словно другой человек.
— Перед тем как ты начнешь праздновать, хотелось бы напомнить, что надо найти Коран. Деньги — лишь половина дела.
Здоровяк Наджи уворачивается от машин, поднимая руку, чтобы подать знак остановиться. Можно было бы остановить их с помощью таэквондо, думает Лейла. Но блеск момента постепенно угасает. Асо вернул ее на землю. Но Всевышний был милосерден к ней и будет милосерден снова. Такова его природа.
— Хорошо-хорошо, позволим себе лишь половинку празднования.
Наджи бежит по тротуару и радостно машет руками.
— Давай звони Яшару.
Недждет принимает вертикальное положение, с трудом вставая с матраса, чтобы воспользоваться горшком. Что бы они ему ни дали, от этого мышцы трясутся, суставы болят, а комната кружится перед глазами за маревом джиннов. Но мужчины писают стоя. Он ставит горшок в угол и опирается свободной рукой о стену.
— Может, не будешь смотреть, как я ссу?
Он вырывает Здоровяка из состояния глубокой медитации.
— Что?
— Я не к тебе обращаюсь, а к нему. — Недждет кивает в сторону Хизира, сидящего по-турецки у противоположной стены. Моча темная и скудная. Недждет сильно обезвожен. Какие химические соединения, помимо его собственных, он изливает сейчас в горшок? — О'кей, я все.
Здоровяк накидывает кусок тряпки на горшок и стучит в дверь прикладом, вызывая Мрачного типа, четвертого члена банды, который пока еще не сказал Недждету ни слова, хотя Недждет до сих пор еще чувствует на предплечье синяки от его сильных пальцев. Здоровяк — другое дело. Он практиковался в молчании, но в конце концов обрушивал на Недждета слишком много вопросов.
— Когда ты говоришь о Хизире, что ты видишь?
— Алевиты почитают Хизира?
— Мы почитаем всех святых и имамов.
— Как вы его изображаете?
— Он старый и в то же время молодой, похож на человека, но в то же время и на животное или птицу. А еще вокруг него зеленое сияние.
— Таким бы ты его и увидел.
— А ты что видишь?
— Ничего, что я могу объяснить. Это что-то, что предшествует животному, птице или человеку, они лишь формы, которые мы приписываем им… бессознательно. А Хизир — это нечто, что предшествует форме, зрению и даже мышлению. Что-то, что существует до того, как мы его осознаем.
Здоровяк кивает.
— У всех свой Хизир.
— Нет, ты не понимаешь. Как это еще может быть?
— Это они тоже говорили. О необъяснимом.
— Они?
— Ну, те, после Дивриджана. Я жил в долине по соседству, но у всех были знакомые, которые от этого пострадали. Долина святых и шейхов.
— О чем речь?
— Это случилось всего лет пять назад. Турки нанесли последний удар по курдам перед тем, как ЕЭС положило этому конец. Как-то ночью над Дивриджаном, в соседней долине, появился бесприютный самолет. Он кружил полчаса. На следующее утро все стали как ты. Видели джиннов и ангелов, демонов, пери и духов. Кто-то видел Хизира, кто-то — Малака Тавуса, [123] а кто-то — и самого пророка.
Здоровяк склоняет голову, словно боится, что и так сказал слишком много.
— А что с ними стало? — спрашивает Недждет.
В заточении он понял, что человек обладает талантом приспосабливаться. Эта комната, этот матрас, огромный парень с оружием — Недждет уже привык ко всему этому. Он не боится. Это просто архитектура его жизни. Но слова Здоровяка открывают внутри этого комфортабельного страха дверцу в новый страх, это как дыра внутри дыры.
— Что с ними стало?
Он слишком много себе позволил. Здоровяк обнажает зубы и пихает Недждета своей штурмовой винтовкой. Недждет возвращается на матрас. Хизир так и сидит у стены, через него перетекают другие формы и сущности, словно конвекционные потоки в кастрюле с кипящим сиропом.
Женщина в зеленом платке и Волосатый выходят из соседней комнаты, где Недждет может различить контейнеры из пенополистирола, крошечные пластиковые пузырьки и картонные коробки.
— Все хорошо? — интересуется Волосатый.
Здоровяк во всем считается с Волосатым. Женщина присаживается на колени рядом с Недждетом. Она всегда принимает одну и ту же позу, скромно садится, сводит колени вместе и натягивает рукава, закрывая руки. Возможно, это часть стратегии.
— Во время этого сеанса мы поговорим о природе веры, — говорит Женщина.
— А у меня ее нет, — отвечает Недждет. — Она мне не нужна. Я могу видеть. Вера — это то, что вы видеть не можете. Если я вижу это, это не Всевышний.
— Есть и другие определения веры. Вы можете верить в кого-то или во что-то, и тогда это заслуживает доверия.
— Как вера в будущее, — говорит Недждет.
— Можно определить веру и как метод, который мы применяем в отношении рациональных идей.
— Но это не значит, что они верны, — возражает Недждет. — Почему вера применима только к рациональным идеям, а не к иррациональным?