Ротентумштрассе в этот час по направлению к Дунаю была не слишком загружена. Основной поток машин шел в противоположном направлении с той стороны Дуная, где были сосредоточены офисы международных организаций и крупных компаний.
– Не гони, не гони так! – Помогайлов все еще держал ладонью сердце.
– Тормоза, твою мать! – сквозь зубы выругался Лузгин, судорожно пытаясь справиться с машиной.
– Что – тормоза? – Помогайлов с ужасом посмотрел на побелевшее лицо Лузгина.
– Что тормоза?! Нет у нас тормозов! – истерично взвизгнул Лузгин
Темно-вишневый «вольво» стрелой мчался под уклон, прямо на красный свет. Не «вольво» – камикадзе.
Водитель молоковоза, пересекавшего Ротентумштрассе по Флейшмаркт, увидел летевший прямо на него, словно ракета, автомобиль. Долю секунды он потратил на выбор: жать на тормоза или на газ. И выбрал третье, самое простое в этой ситуации – вжался в сиденье и закрыл голову руками.
Удар был страшным. Молоковоз завалился на бок, крышка цистерны отскочила, словно пивная пробка, и вниз, по мостовой Ротентумштрассе, хлынул молочный водопад.
Тем не менее, водитель молоковоза отделался лишь испугом и мелкими ссадинами, чего нельзя было сказать о пассажирах вишневого «вольво». Сработавшие подушки безопасности успели зафиксировать их в креслах. Но одного взгляда на них было достаточно для того, чтобы понять – оба они безнадежно мертвы. При таких лобовых ударах шейные позвонки обычно ломаются напрочь.
Этот диагноз подтвердил и врач «скорой», прибывшей на место автокатастрофы буквально через четыре минуты.
Йорст Ван дер Дул щелкнул клавишей перемотки, чтобы прослушать разговор Хохла с женой еще раз – там его зацепило. Но что – он так вот сразу бы ответить не смог. Йорст перемотал ровно на начало нужного разговора. Что и говорить, ловко он «насобачился», как говорят русские. И еще они говорят в таких случаях: глаз – алмаз.
– Глаз – алмаз, – старательно произнес Йорст вслух.
– Это я, – голос Хохла был уже словно бы его собственным, Йорста, голосом.
Или, как иногда думал Йорст, вспоминая русского классика Есенина, Хохол стал его «черным человеком». Единственное, чего он никак не мог понять в своем черном человеке, почему тот никогда не здоровается с женой. Ну, ладно, деловые партнеры и друзья. С теми-то разговоры начинались с мата. А вот с женой… Хохол называл ее Алкой.
– Ты как там? – продолжал Хохол.
– Нормально, – Алка, похоже, зевнула.
– Ты что, еще спишь?
– Ага, засиделись вчера. – Йорст знал, что вчера у Алки был день рождения. Возраст собеседниками умалчивался.
– А кто был-то?
– Сеня с бабой, Котовы, Нинон с новым мужиком…
– Что за… с горы?
– Да не поняла я. Такой же, как и предыдущий. Ты ж Нинон знаешь.
– Ха, – хохотнул Хохол, – Нинон твоя еще та… Ей лишь бы за… подержаться. Вот… Что подарили-то?
– Да… всякую, – Алка снова зевнула, хрустнув челюстью. – Котовы классный вискарь принесли. Слышь, котик, – Алка, кажется, проснулась окончательно, – знаешь что?
– Не знаю, – усмехнулся Хохол.
– Та кимоношка, что ты подарил, имела бешеный успех!
– А то! Знаешь, сколько гульдей?…
– Котик, Котова просила такой же привезти. Отдаст бабло по курсу.
– Она ж за копейку удавится!
– Отдаст как миленькая. Запала на шмотку, прямо посинела от зависти, чуть шампунем не поперхнулась. – Когда Йорст впервые услышал слово «шампунь» в подобном контексте, он надолго впал в ступор. Теперь-то он, конечно, понимал, что имела в виду Алка.
– Ты ей только навари по полной.
– Обижаешь… Не учи ученого-то, – захихикала Алка. – Только чтоб настоящий джапан, не китайское, – предупредила она.
– Ладно, сегодня сгоняю. Есть здесь джапан магазин. Без фуфла.
Вот оно! Дальше Йорст не слушал. Поцелуи, перемешанные с матами, конструктивной информации не несли. Он нащупал ключевые фразы: «Сегодня сгоняю», «Джапан магазин», «Без фуфла». Последнее в переводе с русского нового на русский классический обозначало «настоящий». А настоящий японский магазин был в Амстердаме только один. Значит, именно туда Хохол отправится сегодня покупать кимоно. Кимоношку без «фуфла», сформулировал Йорст…
Ай да Вандерович, ай да сукин сын!
Магазин с непритязательным названием «Настоящая Япония» располагался недалеко от Цветочного рынка на берегу канала Сингел. Название, впрочем, вполне соответствовало содержанию. Каждый покупатель мог быть уверен, что любая вещь в этом магазине – не искусная подделка, а действительно сделана в Стране восходящего солнца, а потом доставлено сюда, в самый центр Амстердама. Зато и цены тут были соответствующие – вполне кусачие.
Продавщицы одеты были в старинные кимоно и маленькие сандалии на деревянной подошве. Прически их тоже соответствовали средневековой японской моде. Магазин в основном посещали туристы и местные любители экзотики. В отдельном зальчике можно было отведать хорошего чая по правилам настоящей чайной церемонии.
Звуки нежных восточных песен, словно птичий щебет, наполняли расписанные драконами и фудзиямами залы магазина. Ровный перестук деревянных башмачков вполне гармонично вплетался в заунывные сладкие мелодии. Запахи лесных трав и восточных благовоний были ненавязчивы и нежны.
В аквариуме, занимавшем полстены, резвились рыбки всех цветов радуги, на дне, свернувшись калачиком, дремали морские ежи, а среди фарфоровых гротов плавал в акваланге натуральный японский мальчик. Мальчик-с-пальчик из резины и пластика. Волосы у мальчугана шевелились в такт волнам, которые без устали гнал маленький агрегат, спрятанный в раковине.
Зазвенел дверной колокольчик и в главный зал вошел плотный человек с залысинами и носом-картошкой. Он был одет в синий джинсовый костюм. Подвернутые наружу джинсы моментально выдавали в нем иностранца. К иностранцу с поклоном приблизились сразу три продавщицы. Тоже иностранки, настоящие японки – здесь, как уже упоминалось, подделок не держали.
Человек в подвернутых джинсах, не отреагировав на изысканно-вежливое приветствие восточных красавиц, первым делом огляделся. Взгляд у него был цепкий и недобрый.