– Ты идешь молиться? – произнесла она с презрением. – Тогда не забудь рассказать Богу, как ты решил разбить союз двух существ и заставить супругу убивать супруга.
Подобрав белое покрывало, Катрин завернулась в него и вышла, не оборачиваясь. У дверей она нашла Морайму и свою охрану. Двор быстро пустел. Люди шли в мечеть. Только четыре садовника еще медлили, подрезая ветви мирта. Один из них, гигантского роста мавр, кашлянул, когда Катрин проходила мимо. Машинально она повернула голову и посмотрела на него. Это был Готье.
Их взгляды встретились, но она не могла остановиться даже на секунду. И все же Катрин почувствовала, что на сердце у нее стало легче. Она не могла понять, каким образом Готье оказался здесь, затесавшись среди слуг в Аль Хамре, но если он здесь и был, то только благодаря Абу-аль-Хайру. Приятно было знать, что он находился в этом проклятом дворце, заботясь о ней, насколько это было возможно. Жосс, со своей стороны, был в Альказабе, среди солдат… может быть, даже в Гафаре рядом с Арно. Катрин задумалась. Прежде всего он не знал Арно. А потом, что мог сделать парижанин, чтобы смягчить страдания заключенного? Слова Мухаммада еще звенели в голове у Катрин: «В течение недели он не будет ни есть, ни пить, ни спать…» Каким же жалким подобием человека станет Арно после такой пытки! И еще ей предстояло всадить в сердце своего супруга кинжал, который столько раз ее защищал и охранял? При этой мысли молодая женщина чувствовала, как у нее самой высыхало горло и останавливалось сердце. Она знала, что день за днем, час за часом будет мучиться вместе со своим любимым.
Утешала мысль, что, убив его, она немедленно убьет и себя.
Когда Катрин добралась до своей комнаты, Морайма, которая всю дорогу молчала, бросила на нее неуверенный взгляд:
– Отдохни. Через час я приду за тобой…
– Зачем?
– Чтобы отдать тебя в руки банщиц. Каждую ночь отныне тебя будут отводить к хозяину.
– Ты хочешь сказать, что он желает?..
Возмущение перехватило ей дыхание, но Морайма пожала плечами с фатализмом, свойственным ее народу.
– Ты – его собственность. Он желает тебя… Что же еще может быть естественнее? Когда невозможно избежать своей доли, мудрость требует подчиниться, не жалуясь… Может быть, ты обезоружишь его гнев…
Свирепый взгляд Катрин заставил ее умолкнуть, Морайма предпочла уйти. Оставшись одна, охваченная отчаянием Катрин упала на кровать. Она вытащила маленький флакончик с ядом, который ей послал Абу-аль-Хайр, из тайничка, за одной из голубых плиток, которую ей удалось отковырнуть от стены. Если бы можно было передать половину своему супругу, она бы, не колеблясь, проглотила оставшееся зелье… но это невозможно! Она должна оставаться живой для того, чтобы избавить Арно от палачей…
Скользящие шаги немого евнуха, принесшего ей поднос с едой, заставили ее вздрогнуть. Флакон исчез в ладони. Она посмотрела, как слуга ставил поднос на кровать, вместо того чтобы поставить его на пол, на четыре ножки, как обычно. Раздраженная, она хотела оттолкнуть еду, но многозначительный взгляд негра привлек ее внимание. Человек вынул из своего рукава тоненький свиток бумаги и уронил его на поднос, потом, кланяясь до земли, удалился.
Катрин поспешно прочла несколько строк, написанных ее другом-врачом:
«Тот, кто спит глубоким сном, не знает мук, не слышит и не видит, что происходит вокруг. Розовое варенье, которое каждый вечер тебе будут подавать, принесет тебе несколько часов сна, такого тяжелого, что ничто и никто не сможет тебя разбудить…»
Сердце Катрин преисполнилось пылкой благодарности. Она поняла: каждый вечер, приходя за нею, Морайма будет находить ее в таком глубоком сне, что калиф останется ни с чем. И кто же сможет заподозрить, что в невинном варенье из роз прячется разгадка, ведь без него в Гранаде просто не бывает трапезы?
Быстро положив флакон обратно в тайник, Катрин уселась перед подносом. Нужно съесть и чего-то другого, чтобы не пробудить подозрений. Это было нелегко, есть совсем не хотелось, но она превозмогла себя и проглотила несколько кусочков, закусив все тремя ложками варенья, прилегла на кровать. Она доверяла Абу и беспрекословно подчинилась его приказам, уверенная в том, что забота врача будет простираться не только над ней. Если он так хорошо был осведомлен, то знает о трагическом положении Арно. Присутствие Готье среди садовников в Аль Хамре было тому доказательством. Мало-помалу Катрин успокоилась, и ею овладел сон.
У подножия Красной двойной башни собралась толпа. Дело шло к вечеру, дневная жара спала. Под крепостными стенами Аль Хамры соорудили деревянные помосты для публики и трибуны, затянутые пестрым шелком, для калифа и его сановников, но было столько народа, что большая часть публики осталась стоять.
Все предыдущие дни в городе объявляли, что властелин верующих объявляет большой праздник в день похорон своей возлюбленной сестры. В этот вечер неверный, который ее убил, будет предан смерти. Мужчины, женщины, дети, старики смешались в движущуюся пеструю массу, крикливую и оживленную.
Весь верхний город спустился сюда в праздничных одеждах, сияя золотом и серебром, и над ними резко выделялись одежды имамов, занимавших уже трибуну великого кади. Атмосфера ярмарочного гулянья и веселья царила над площадью. В ожидании начала представления городские бродячие артисты пришли на поле, уверенные, что здесь-то они найдут себе публику. Фигляры и фокусники, рассказчики, заклинатели змей, акробаты, у которых, казалось, не было костей, гадалки, предсказывавшие будущее, певцы, тянувшие гнусаво стихи из Корана или любовные поэмы, ловкие нищие со слишком проворными пальцами – все смешалось с красной пылью, поднимавшейся из-под их ног.
Над воротами, между зубцами, появилось несколько человек. Один из них, высокого роста, одетый в халат с оранжевыми полосами, шел впереди других. Калиф Мухаммад убедился, что все на месте и что представление может начаться.
В это время в гаремных покоях женщины под деятельным управлением Мораймы готовили Катрин. Стоя в центре комнаты, посреди вороха покрывал, шелков, раскрытых ларцов, драгоценных флаконов, она безропотно давала себя одевать, не произнося ни слова, похожая на статую.
У правительницы гарема был вид жрицы, выполнявшей некий ритуал. Она резко выговаривала женщинам, которые одевали Катрин. Наряд был роскошный: тонкой и мягкой позолоченной кожи, вышитой золотом и изумрудами, были ее туфли без задников, из золотого муслина широкие шаровары, из золотой парчи – коротенькая кофточка. Несметное множество украшений навесили на нее: браслеты позвякивали на запястьях, обручи на щиколотках, ожерелья свисали до самой груди, наполовину открытой глубоким вырезом. Наконец, сказочный пояс, широкий и тяжелый, настоящий шедевр ювелирного искусства, с бриллиантами, рубинами и изумрудами.
– Хозяин, послав тебе этот пояс, показывает свою волю сделать тебя своей супругой. Это украшение является жемчужиной его сокровищ, – объяснила Морайма. – Все султанши надевали его в день бракосочетания…