Перестроиться и начать новую жизнь совсем не просто. Наверное, только смерть может стать более сильным потрясением.
Места, которые я фотографировал в Лос-Анджелесе, были местами преступлений, причем не совсем обычными. Я назвал свою книгу «Чужаки». Так полицейские называют преступников, проникающих в чье-то жилище. На обложке дом, где обнаружили труп женщины по имени Лия Уилсон: обычное убийство, совершенное неизвестным или неизвестными, но оно почему-то меня зацепило. На остальных снимках тоже места, дома или офисы, куда кто-то незаконно проник. Оказавшись внутри, они совершили грабеж, убийство или изнасилование. Дома, гаражи, кухни ресторанов быстрого питания, номера отелей, дорогих и дешевых, кофейня в Венис-Бич. Ни на одной из фотографий нет жертв, и я не пытался заснять то, что происходило после совершения преступления. В тексте, сопровождавшем снимки, я описывал, что случилось, — насколько мог, не будучи свидетелем, — а также рассказывал об особенностях района, где это произошло. На фотографиях я пытался вернуть эти места назад, в тот мир, где они находились до того, как нечто, пришедшее извне, навсегда изменило их сущность. Мне кажется, я знаю, почему делал это. Всю свою жизнь я сталкивался с ситуацией «после». В сущности, мои фотографии были ложью, как всегда бывает со снимками.
Идея, посетившая меня сейчас, была совсем простой. Она и раньше мелькала у меня в голове, но я от нее отмахивался, потому что считал «Чужаков» единственной книжкой, которую был способен написать. Возможно, приезд Фишера подтолкнул меня, хотя я продолжал считать, что копы правы и Билл Андерсон действительно убил своих жену и сына и что это преступление не имеет никакого отношения к чужаку.
Я подумал, что мог бы снова сделать то же самое, только, скажем, в Сиэтле.
У меня не будет доступа к полицейским отчетам, да и историю окрестностей я совсем не знаю, но первое можно как-то обойти, а разобраться со вторым мне помогут местные жители. Телефонный разговор с отделами криминальных хроник основных местных газет может оказаться очень полезным. Возможно, я даже еще раз встречусь с Бланшаром, если смогу себя заставить. Иногда дела о пропаже людей начинаются с появления чужака. Чем больше я сидел и смотрел в окно, тем больше мне нравилась моя новая идея. Наверное, я всегда считал себя калифом на час. Но как там Гэри сказал про мачты и флаги? Прошло уже достаточно времени.
Может быть, мне пришла пора наконец осознать, что я больше не полицейский.
Выплыв из пучины своих мыслей, я сообразил, что в гостиной играет музыка. Эми что-то включила, значит, она не делает ничего важного и не станет возражать, если я попытаюсь проверить на ней свою идею.
Я уже прошел половину пути до двери, когда вдруг замедлил шаг, потому что музыка показалась мне не просто фоном. Я прислушивался пару мгновений, рассчитывая, что что-нибудь изменится. Однако все осталось по-прежнему, поэтому я вошел в гостиную. Эми сидела на диване, на коленях у нее лежала куча бумаг, но на них она не смотрела. Вместо этого она уставилась куда-то вдаль, чуть сгорбившись, словно находилась в таком положении уже давно.
— Эй, — сказал я и напрягся.
Примерно полтора года назад в нашей жизни был период, когда я время от времени видел ее в таком состоянии.
Она заморгала и повернулась ко мне.
— Я была очень далеко.
— Что ты слушаешь? Не похоже на музыку, которую ты любишь.
— Мы все взрослеем, детка, — ответила она. — Хочешь чая?
— Ты хотела сказать кофе?
Она нахмурилась.
— Нет. Я хочу чая.
Я пожал плечами, потому что даже не представлял, что такая вещь имеется в нашем доме, и направился к стеклянной двери, когда она пошла на кухню. Дожидаясь ее возвращения, я смотрел на деревья и кусты кизила, и небо, которое уже потеряло свою утреннюю чистоту и медленно становилось холодно-серым. Для такого пейзажа подходит самая разная музыка.
Но не старый джаз.
Час спустя я бежал среди деревьев, и мне не доставляло это никакого удовольствия. Обычно я не выхожу на пробежку два дня подряд, и мое тело никак не могло понять, что же я пытаюсь ему доказать. Я и сам этого не знал. Просто мне хотелось на некоторое время уйти из дома.
Я попытался вернуться к своим размышлениям, но мой мозг они больше не интересовали. Вместо этого ему хотелось волноваться по поводу музыки, которую слушала Эми. Поэтому я решил прогнать все мысли и сосредоточиться на стуке своих ботинок о землю, запахе деревьев и холодном воздухе, наполнявшем мои легкие.
Когда я повернул в сторону большого пруда, расположенного на нашем участке, я услышал звонок мобильного. Я побежал медленнее, на ходу доставая телефон из спортивных брюк, а потом остановился. Высветившийся номер был мне неизвестен. Дойдя до пруда, глядя на дом и пытаясь понять, не Эми ли мне позвонила, я приложил телефон к уху.
— Джек, — сказал мужской голос.
Услышав его во второй раз, я удивился не меньше.
— Привет, Гэри. Я бегаю.
— Извини, — сказал он. — Послушай, нам нужно поговорить.
— Я не передумал, — сказал я, слушая его вполуха.
Теперь, когда я видел дом, расположенный примерно в полутораста метрах вверх по склону холма, мне показалось, что кто-то стоит на веранде.
— Я звоню тебе не по этому поводу, — сказал он и немного помолчал — Ты был в Сиэтле пару дней назад.
— А ты откуда знаешь? — удивился я. — И кстати, откуда у тебя номер моего мобильного?
— Я хочу, чтобы ты сюда снова приехал. Как можно быстрее.
— Гэри, меня несколько беспокоит мысль о том, что ты, возможно, за мной следишь. Может, лучше ты приедешь сюда, объяснишь, что у тебя на уме. Потому что…
— Я не могу приехать к тебе домой, — быстро ответил он.
— Слушай, все это звучит довольно странно, — сказал я, стараясь говорить спокойно. Я уже понял, что на веранде стоит Эми. Разумеется, а кто еще? — Тебе придется назвать мне уважительную причину, чтобы я не прекратил наш разговор и не заблокировал твой номер. И не позвонил копам.
На другом конце возникла пауза. Эми смотрела на лес, не замечая меня. Пальто на ней не было, а это значило, что простоит она там недолго. Она на самом деле не любила холод, а сейчас было достаточно прохладно, и из ее рта шел пар.
— Это касается Эми, — сказал Гэри. — Мне очень жаль, Джек, но ты должен кое-что знать.
Ты продолжаешь двигаться. Ты продолжаешь двигаться. Ты продолжаешь двигаться. Вот что ты делаешь. Если ты двигаешься, значит, ты куда-то идешь. Если тебе есть куда идти, значит, ты нормальный человек и никто не станет тебя трогать, поэтому ты продолжаешь двигаться, даже несмотря на то что у тебя болят ноги и ты уже больше не понимаешь, где была и где находишься. Если ты на мгновение останавливаешься, на тебя начинают смотреть. Спрашивают, не потерялась ли ты. Не хочешь ли есть или пить и где твоя мама. Кажется, они не понимают, что их вопросы причиняют тебе боль.