Но его бог не услышал молитвы, если только не решил действовать через полицейского из второй машины, который подошел помочь коллеге, — вместе они быстро запихали сопротивляющегося типа на заднее сиденье. Потом полицейские немного постояли рядом, о чем-то беседуя и показывая в разные стороны. Тодд наблюдал за ними, он видел только эту парочку — если они провозятся здесь еще час, он никогда больше не увидит свою дочь живой.
Однако через некоторое время полицейские расселись по машинам и уехали. Все закончилось. И у него даже осталось пять минут в запасе.
Зазвонил телефон. Он не знал, что делать, когда увидел, кто это, понимая, что не может не ответить.
— Послушай, дорогая, — сказал он, — сейчас я очень занят.
— Ради бога, — сказала Ливви, врываясь в разговор на полном скаку — этим умением она владела в совершенстве. — Ты должен быть здесь!
Тодд не понимал, о чем она говорит. Потом вспомнил. Новые клиенты. Японцы. Они приедут к нему домой на обед… примерно через час.
— Господи, я…
— Нет, Тодд. Нет, ты не сможешь закончить это предложение так, чтобы меня в чем-то убедить. Лучше помолчи. Просто возвращайся домой.
— Я вернусь. Я… послушай…
На долю секунды он вспомнил, какой была Ливви двадцать пять лет назад, когда жизнь была веселее и много проще. Он хотел, чтобы всего, что случилось с тех пор, не было. Он хотел очистить доску, сделать так, чтобы Ливви не сердилась на него все время и он мог снова увидеть в ней студентку с пронзительным смехом, постоянно занимающую его мысли, ту Ливви, которая сделала на некоторое время всех остальных женщин совершенно непривлекательными. Но больше всего ему хотелось рассказать Ливви о том, что происходит сейчас, и попросить ее все исправить. В конечном счете именно этого больше всего хотят мужчины от женщин, вот только никогда не говорят об этом вслух.
А потом он увидел. Светло-зеленый «фольксваген жук», его подарок дочери на совершеннолетие. Автомобиль быстро катил по улице.
— Мне нужно идти, — сказал Тодд.
Он закрыл телефон, не обращая внимания на последние слова жены, и побежал через дорогу.
Машина остановилась возле здания. Тодд подбежал к ней, сердце отчаянно стучало у него в груди. Рэйчел сидела на месте водителя и ввалившимися глазами смотрела прямо перед собой сквозь ветровое стекло. Окно со стороны пассажира было открыто. Тодд увидел девочку.
— Посмотри на мою руку, — сказала она.
Тодд уже заметил, что рука девочки прижата к животу его дочери и она прячет что-то в рукаве платья. И еще он успел заметить высохшую кровь под носом у Рэйчел и синяк на виске.
— Малышка, ты в порядке?
— Все хорошо, — тихо и спокойно ответила Рэйчел.
— Открой входную дверь в дом, — сказала девочка. — Войди внутрь и не закрывай ее.
— Нет. Ты…
— Сделай, как она говорит, папа, — вмешалась Рэйчел. — Пожалуйста.
Тодд повернулся и зашагал ко входу в здание. В связке он нашел ключ, которым не пользовался шесть или семь лет. Открыл дверь и вошел внутрь, оставив дверь открытой, потом обернулся, чтобы посмотреть, что происходит в машине, размышляя о том, успеет ли он до нее добежать.
Он увидел, что девочка разговаривает с Рэйчел. Потом Рэйчел кивнула. И неожиданно Тодд увидел крошечное существо, которое держал на руках. Призрак давно исчезнувшего ребенка. «Интересно, — равнодушно подумал он, — осталось ли хоть что-нибудь внутри Тодда Крейна, способное бороться с тюрьмой, которую он вокруг себя построил».
Девочка вышла из машины, перешла улицу и зашагала к зданию. За ее плечом Тодд увидел, как его дочь опустила голову на руль. У него екнуло сердце.
Но потом он увидел, как Рэйчел подняла голову и повернулась в его сторону. Их взгляды встретились.
Девочка вошла внутрь и закрыла за собой дверь.
От неожиданно наступившей темноты зрачки Тодда сузились. Он невольно сделал шаг назад, словно рядом с ним находился не ребенок, а кто-то более взрослый и несравнимо более опасный. Теперь он уже не сомневался, что на самом деле так и есть. Это не имело смысла, но Тодд понимал, что иначе быть не может. Он знал, что ему следовало лучше слушать внутренний голос, твердивший, что он узнал последнюю фразу уходившего ребенка, которого вывела из его офиса Бьянка вчера вечером. Это выражение много лет назад использовал один мужчина, с которым он совершил несколько сделок и к которому испытывал инстинктивную неприязнь.
Послышался щелчок. Яркий белый луч фонарика осветил лицо девочки, стоявшей между Тоддом и дверью.
Она склонила голову набок.
— Давай уточним, Тодд, — сказала она. — Понимаем ли мы друг друга.
Девочка уверенным движением вытащила длинный нож из рукава дорогого пальто.
— Ты меня слышишь?
Тодд почувствовал тошноту.
— Да, Маркус, я хорошо тебя слышу.
Девочка улыбнулась.
— Рад, что ты наконец все понял.
Пять секунд спустя я обрел способность двигаться. И бросился к двери, выкрикивая имя жены.
— А ты не можешь открыть дверь? Вскрыть замок? — Фишер подошел к полкам и начал снимать книги с полок.
— Дверь заперта снаружи на висячий замок.
Гэри пролистал очередную книгу и бросил на пол.
— Сборники законов.
— Мы в кабинете адвоката.
— Здесь работает Литтон. Циммерман. Или как там его зовут на самом деле.
Я с досады лягнул дверь ногой.
— Значит, они либо не хранят ничего ценного в очевидных местах, либо здесь нечего искать.
— Господи, Джек. Что все это значит?
По правде говоря, я уже ничего не понимал.
— Два вооруженных охранника и твоя жена, — продолжал Фишер. — Не слишком ли серьезная поддержка для одного адвоката, как считаешь?
Адвокат он или бывший профессор истории, но я все равно не понимал, что здесь делает Эми. И у меня был только один шанс выяснить это — немедленно ее догнать. Я направился в ту часть помещения, которая вела в заднюю часть здания. Однако другие двери оказались такими же тяжелыми, прочными — и запертыми.
— Зачем они поменяли здесь все двери? — не унимался Гэри. — Почему сделали их такими прочными? Что они защищают?
— Мне наплевать, Гэри. Я должен добраться до Эми. Остальное — твои проблемы.
Окно сзади было забито листом фанеры. Я взялся за его край и рванул. Нет, так легко фанеру не оторвать. Я отступил на шаг и ударил по ней ногой. После нескольких ударов фанера треснула.
Фишер продолжал наугад вынимать книги с полок, просматривал их и отбрасывал в сторону. Его разочарование становилось все более очевидным.