Уорнер уронил голову и ответил, обращаясь к песку между коленями:
— Она была девка, которая шляется по барам. Потаскуха. Ей и раньше доводилось видеть пьяных парней.
— Но не таких, как ты. Ты усадил ее на заднее сиденье машины, а я сидела на переднем, чтобы все выглядело безопасно и безобидно. Ты вывез ее из города, съехал с дороги и остановил машину.
— Заткнись, — потребовал Уорнер.
— А я была просто не в состоянии что-либо сделать. Слишком много выпила, слишком много выкурила косяков… Мать твою, Дэвид, ей было всего семнадцать. И тебе тоже. Откуда мне было знать, что случится такое?
— Я и сам не знал.
— Нет, ты знал, еще как знал. Я всегда чувствовала в тебе какой-то ледок, но… мать твою, Дэвид! Ты помнишь, на что походило ее лицо, когда все закончилось? Во что ты превратил его камнем?
Он помнил. Он помнил, как проснулся на следующее утро на пляже, за много миль от тела, спрятанного в заброшенном доме, — он пытался просить о помощи Кейти, но та была слишком испугана, слишком пьяна и слишком много плакала. Дэвид помнил, как ему было плохо, помнил ощущение того жуткого благоговения, какое испытал перед самим собой.
И эрекцию тоже помнил.
Он услышал, как Кейти плачет у него за спиной, здесь, на Лидо. Дэвид слышал ее и на том пляже в Мексике, тем утром, с которого его жизнь переменилась. Несчастная мертвая Кейти, которая была немного похожа на Линн. Кейти, которую он знал с пятилетнего возраста. Та, что, сложись все по-другому, могла бы быть рядом с ним в совершенно иной жизни.
— Я любила тебя, — произнес голос у него за спиной.
— Это я тоже знаю.
Уорнер знал, кто виноват в такой его жизни. Но как обвинять, если это ты сам? На ком отыграться? Нельзя же наказать себя — во всяком случае, больше, чем уже наказан, после того как превратил свою собственную жизнь в бесконечный мрачный карнавал. Поэтому приходится наказывать других. И не всегда намеренно. Иногда ты просто срываешься. Все выходит из-под контроля. Ты только смотришь, что вытворяют твои руки. Словесные угрозы перетекают в приступ ярости, побои приводят к кровавому месиву.
И член твердеет.
Постепенно плач затих. Не потому, что та успокоилась — Кейти теперь никогда не успокоится, — ее как будто медленно оттащили прочь.
Полчаса спустя кто-то похлопал Дэвида по плечу. Сначала он решил, что Кейти вернулась, но потом понял, что прикосновение слишком грубое. Физическое, в материальном мире.
Уорнер поднял голову и увидел, что кто-то стоит над ним, какой-то силуэт с выбеленным солнцем контуром.
— Я пришла, чтобы помочь.
Спустя сорок минут мы вернулись обратно на материк. Когда я снова начал воспринимать окружающую действительность, то понял, что мы направляемся на юг через Тамиами-Трейл, разрастающийся как попало, лишенный индивидуальности городской район в двадцати минутах езды от делового центра. Многочисленные конторы, безликие рестораны, копировальные центры, автосервисы и одноэтажный торговый центр «Де-Сото-сквер». Официантка вела машину уверенно и небрежно, словно это была видеоигра, в которую та играла каждый божий день. И как будто что-то высматривала.
— Куда ты меня везешь?
— Сюда.
Женщина свернула с шоссе на стоянку «Бургер-Кинг» и сразу проехала на свободное место в самом конце, затормозив лишь в последний момент. Заглушив мотор, потерла ладонями лицо. Потерла с такой силой, будто лицо причиняло ей дискомфорт. Я смотрел сквозь лобовое стекло на кирпичную стену.
Когда она покончила с растиранием, то распахнула бардачок и вынула сигареты. Взяла одну и кинула пачку мне на колени.
— Не курю.
— Не курил. Если не начнешь снова, значит, ты сильнее, чем мне кажется.
Я ошеломленно глядел на нее.
— Что, ничего не заметил? — Она закурила и выдохнула первое облачко дыма. — Господи, какой же ты тормоз! Даже женщин за столиком «У Кранка» вчера вечером? Я забыла их отменить. Разумеется, предполагалось, что в это время ты будешь там с женой. Большая выпивка по случаю примирения, которое обречено закончиться полным провалом. И все равно ты притащился именно туда. Даже забавно.
— Кто ты, черт возьми, такая?
— Для тебя — Джейн Доу.
— Что происходит? Что творится?
— А вот это действительно вопрос. Все было продумано. Все линии прочерчены, стенки возведены в нужных местах, чтобы все было под контролем. Но дамба не выдержала, и вода разлилась во всю ширь.
Слова толпились в голове, требуя моего внимания, но, чтобы обратить на них внимание, я должен был отделаться от двойного образа, застывшего перед глазами: глядящее снизу вверх лицо Кассандры. Разум никак не мог уловить смысл увиденного у нее дома и требовал, чтобы та оставалась такой, как была: чистенькой, с бокалом вина в руке, общительной, болтающей о компьютерах или о чем мы там еще болтали, когда у меня в голове запечатлелся этот образ. А потом — бац! — и другая картина опускалась, словно свинцовый занавес. Дверь. Темнота. Кровать, залитая кровью.
Я наконец-то подобрал слово:
— Изменен.
— Угу, — подтвердила официантка, опуская стекло, чтобы выветрился дым. — Именно так.
— Но кто это сделал?
— Я. В числе прочих.
— А письмо? А книга с фотографиями?
— И то и другое, хотя и с некоторой помощью. И еще я пару раз была Меланией Гилкисон.
— Это была ты?
Она наклонила голову и немного изменила голос.
— «Я ведь не работаю на него двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю».
— Но почему?
Джейн не ответила, лишь с несчастным видом уставилась на стоянку.
— Зачем ты это делаешь?
— Затем, что это моя работа.
— Где Стефани? Это из-за тебя она исчезла? Если ты что-нибудь…
— Нет. — Она покачала головой, коротко мотнула из стороны в сторону, как будто давно уже привыкла экономить движения. — Тут я ни при чем. Я понятия не имею, куда делась твоя жена. Кое-что за последние двое суток — в том числе и это — совершилось вовсе не по сценарию.
— Ты была у меня дома?
— Когда?
— Вчера после обеда.
— Нет. А что?
— Я звонил, пытался связаться со Стефани. Трубку подняла женщина. Она произнесла одно слово: «Изменен».
Джейн Доу потерла лоб кончиками пальцев и сморщилась, словно от боли.
— Это была не я. Господи.
— Но ты ведь бывала у меня дома. Верно?
— С чего ты так решил?
— Потому что когда я задал вопрос, ты не стала ничего отрицать. Ты только спросила, о каком дне идет речь.