— А вы замечали, Наташа, что пьесы Чехова, несмотря на внешнюю воздушность, в сущности, надеты на железный каркас? — спросил Кокотов исключительно ради слова «Наташа».
— Да?! — удивилась она — то ли смелой мысли, то ли неожиданному обращению.
— Посмотрите, все персонажи «Трех сестер» связаны стальной цепью «любви-нелюбви». Андрей любит Наташу, а она — Бобочку и Протопопова. Кулыгин любит Машу, она — Вершинина, а тот — своих дочек. Барон любит Ирину, а она — мечты о благородном труде для народа. И так далее…
— Роскошное наблюдение! — похвалила Наталья Павловна. — Мне с вами та-ак интересно!
— Как с Лапузиным? — не удержался автор «Кандалов страсти».
— Ну что вы! С ним мне было совсем не интересно, я уже собиралась дать ему отставку. Тут как раз, очень кстати, развелся крупный телевизионный начальник, и мама пригласила его к нам на обед. Да и у Феди завелась аспирантка. Встречались мы просто так, по интеллигентской инерции, и к тому же он панически боялся моей мамы. Будь она жива, он никогда бы со мной так не поступил! Никогда! — Наталья Павловна вздохнула. — Вы же не забыли мою маму?
— Еще бы! — кивнул писодей, вспомнив суровую красивую женщину, требовавшую пороть пионеров за непослушание и немытые ноги.
— …Вдруг Лапузин без звонка заехал к нам и объявил: наша завтрашняя экскурсия в Мураново отменяется. Это меня скорее обрадовало, чем огорчило, но он был так расстроен, так жалок, что я из вежливости усадила его за стол, стала расспрашивать и узнала много интересных вещей. Оказывается, еще в тридцатые годы, когда за Поклонной горой начинались деревни и яблоневые сады, правительство отвело ученым под опытные делянки возле платформы «Мичуринец» десять гектаров земли прямо на берегу реки Незнайки. Когда город разросся, директор института академик Копернаумов убедил начальство, что близость мегаполиса с его техногенными миазмами нарушает чистоту прозябания научных ростков, и упросил выделить новый участок за Можайском, подальше от цивилизации, а прежние делянки передать под садовое товарищество «Советский генетик». Конечно, пришлось пообещать участки сыну министра, любовнице замминистра и кое-кому в Академии наук.
Секретные переговоры вел Федя, которому Копернаумов полностью доверял. Разрешение было подписано буквально за неделю до крушения Советской власти, и сразу начались неприятности: министра сняли за то, что он послал победившему Ельцину слишком короткую поздравительную телеграмму. На его место назначили младшего научного сотрудника Модянова, лишенного в свое время партбилета за попытку ввезти в страну порнографические журналы. Но в дни торжества демократии этот поступок воспринимался как смелый вызов совковому ханжеству. Получив в безраздельное распоряжение полиграфические мощности министерства, он отдался своей тайной страсти — изданию массовым тиражом романов маркиза де Сада с красочными иллюстрациями.
«Вся земля — наш Сад!» — любил повторять Модянов.
Академик же Копернаумов, оказалось, с детства боялся государственного антисемитизма и был уверен, что коммунисты избрали его в Академию наук и назначили главой института специально, чтобы замаскировать свое тайное юдофобство. Он объявил себя жертвой режима, продал пятикомнатную квартиру на Садовой Триумфальной, гектарную дачу в Кратово и уехал преподавать генетику в средней школе городка Нью-Кентервиль, штат Мичиган. Все бумаги о садовом товариществе «Советский генетик» остались у Феди, и он решил, пользуясь случаем, разбогатеть. В ту пору выгоднее было продавать не землю, а постройки. На бывшем опытном поле можно было уместить пятьдесят коттеджей с участками по двадцать соток. Один хороший человек, личный друг Высоцкого, организовывавший в Институте прикладной генетики концерты бардов, вывел Лапузина на генерала Мостолыгина, начальника Военспецстроя…
— Этот человек случайно не Вова из Коврова? — тихо уточнил Кокотов.
— Да-а! — удивленно кивнула Наталья Павловна. — Откуда вы знаете?
— Хе… — произнес писодей с улыбкой скромника, не чуждого тайн мирозданья.
— Теперь я понимаю, как вам удалось выйти на Скурятина. Вот каков мой рыцарь! — и она послала ему воздушный поцелуй.
…Мостолыгин увлекся проектом и был готов включить всю мощь Военспецстроя, созданного некогда для созидания ракетных шахт, бункеров, подземных заводов и других чудес холодной войны. Но теперь, когда Россия разоружилась и по каждому поводу бегала советоваться к американцам…
— По подземному переходу… — уточнил Андрей Львович.
— По какому такому переходу?
— Когда-нибудь покажу, — загадочно улыбнулся автор дилогии «Отдаться и умереть».
— Какой вы таинственный! — прерывисто вздохнула Обоярова и продолжила свою повесть.
…Застоявшиеся военные строители обещали в ударные сроки возвести дачный поселок «Советский генетик», который Федя переименовал в «Вавилон-2» — на всякий случай, для конспирации, а также в память о замученном академике Вавилове. Кроме того, Мостолыгин планировал под каждым коттеджем в качестве бонуса устроить бетонное убежище, выдерживающее прямое попадание небольшой атомной бомбы, а также проложить двухкилометровый тоннель к Можайскому шоссе — для удобства сообщения. За все это генерал хотел пятьдесят процентов — двадцать пять коттеджей с участками. Ударили по рукам. Но тут выяснилось, что требуется согласие местной администрации. После перестрелки одинцовских и видновских братков на Переделкинском кладбище, возле резиденции патриарха, закончившейся со счетом четыре — семь в пользу одинцовских, за местной исполнительной властью смотрел вор в законе Покатый. За разрешение он тоже потребовал пятьдесят процентов — двадцать пять коттеджей с участками.
Лапузин, сообразив, что ему самому остается, как говорится, бульон от вареных яиц, решил найти партнеров подешевле. Но заинтересованные стороны уже привязались к местности: братки захватили старое здание опытной станции, а военные воздвигли бетонный дзот с крупнокалиберным пулеметом и для убедительности постреливали в бродячих собак, которые набегали подкормиться остатками бандитских пиров, сопровождавшихся криками, пальбой и поножовщиной. Милиция, приезжая на выстрелы и шум, драла деньги почему-то не с военных и тем более не с одинцовских, а с несчастного Феди. Бедняга спустил почти все, что получил за институтский флигель, сданный под штаб-квартиру фанатов доктора Хаббарда.
— Тогда-то Федя и перестал водить меня в рестораны! — вздохнула бывшая пионерка.
— И часто он водил вас в рестораны? — вскользь спросил автор «Жадной нежности».
— Нет, не очень, — пожала плечами она. — Так, пообедать или поужинать. А что?
— Ничего. Я знаю на Пресне одно отличное местечко, — интимно сообщил он, имея в виду, конечно, «Царский поезд». — Рассказывайте, рассказывайте!
…Сначала Лапузин хотел попросить помощи у друга детства, командира танковой дивизии. Они вместе поступали в военное училище, но Федя не прошел по зрению. Танкист был не прочь за 30 процентов очистить опытное поле от Военспецстроя, но его соединение не получало горюче-смазочных материалов и боеприпасов с августа 1991-го, а резервные снаряды они продали в Чечню, чтобы достойно отметить Новый 1993 год. Тогда Лапузин через Вову из Коврова вышел на можайских и предложил им за 40 процентов выбить Покатого из опытной станции. Братки примчались, огляделись, задумались, перетерли ситуацию с одинцовскими и отказались, предупредив, однако, что за вызов на объект и консалтинг им теперь полагается коттедж с участком. И поставили на счетчик.