— Заходите, Дмитрий Антонович! — крикнул писатель, догадавшись, что это все-таки вечер и Жарынин пришел — звать на свой телевизионный триумф.
Андрей Львович сел на кровати, поставил ноги на коврик и взлохматил волосы, стараясь проснуться окончательно. Весь его организм изнывал в обидчивой истоме насильственного пробуждения. Голова была мутной и тяжелой от забытых сновидений. Он потер виски и попытался продуматься. Снова раздался осторожный стук.
— Да заходите же, наконец!
Послышался скрип открываемой двери, а затем шорох легкого движения. Из коридора в комнату пролегла полоска света. Кокотов понял, что это не режиссер: тот не входил — а вторгался. Кроме того, впереди него всегда шла волна пряного табачного запаха, а сейчас вместе с неведомым гостем в помещение проник чуткий аромат надушенного женского тела. Автор «Кентавра желаний» заподозрил, что Жарынин снова пытается искушать его бухгалтершами, и почувствовал прилив гнев, переходящего в предвкушение.
— Вы спите? — спросил из прихожей голос Натальи Павловны.
— Нет! — счастливо ужаснулся Андрей Львович и змеиным движением оказался под одеялом, подтянув его к самому подбородку.
— Я, наверное, не вовремя? — забеспокоилась она. — Извините…
— Нет-нет, я уже проснулся! Но я еще пока лежу…
— Это ничего. Можно зажечь свет?
— Можно. Выключатель справа от двери.
— Я знаю. У меня такой же номер.
Вспыхнула люстра. Комната озарилась ядовито-желтым, как лимонная «фанта», светом. За окном же, наоборот, стало совсем темно. Кокотов зажмурился от внезапной яркости и ощутил во рту обидную несвежесть. Когда он открыл глаза, на пороге стояла Лапузина. Ее красивое лицо было печально. В своем белом плащике Наталья Павловна напомнила ему молодую докторшу, приходившую к ним домой, когда он, мальчишкой, заболевал. Это сходство сделалось щемяще окончательным, когда гостья присела на стул рядом с кроватью и, окутав Андрея Львовича своим парфюмерным облаком, положила ему на лоб прохладную ладонь.
— Вы здоровы?
— Да. Просто устал… — ответил автор «Полыньи счастья», стараясь говорить в сторону.
— Я тоже устала. Вы получили мою записку?
— Получил. Я думал, вы уже не вернетесь.
— А я вот вернулась… — Она горько усмехнулась. — У меня сегодня был неудачный день. Знаете, в такие минуты хочется поплакаться кому-то, кого знаешь давно. Очень давно. Вот я и пришла к вам…
— Ко мне?
— К вам… Вы меня, конечно, так и не вспомнили?
— Н-нет, извините…
— Не извиняйтесь! Я же была тогда ребенком… подростком…
— Мы жили по соседству? — предположил Кокотов.
— Мы жили по соседству.
Встречались просто так.
Любовь проснулась в сердце,
Сама не знаю как… —
тихонько напела Наталья Павловна. — Нет. Не угадали. Холодно! — Она даже поежилась.
— Можно закрыть форточку, — предложил недогадливый писатель.
— Ну, Андрей Львович, просыпайтесь же! Вы забыли игру в «холодно–горячо»?
— А-а! Да-да… Подростком? Подростком… Ага-а! — обрадовался он, вспомнив свой недолгий педагогический опыт. — Я был у вас учителем… в школе. Да?
— Теплее. Но не в школе. Ну, вспоминайте же!
— Вы обещали подсказать! Одно слово…
— Пожалуйста: «Березка».
— «Березка»?
— А что вы так удивленно смотрите? Разве вы никогда не работали вожатым в пионерском лагере «Березка»?
— Работал…
— Тогда напрягитесь! Первая и вторая смена. Первый отряд. Наташа. Кроме меня, в отряде больше Наташ, как ни странно, не было.
— Наташа? Ну конечно! Ну как же! — воскликнул бывший педагог, однако на самом деле ничего не вспомнил, кроме шеренги тусклых подростковых теней в красных галстуках. — Значит, это теперь вы! Кто бы мог подумать! Сколько же лет прошло?
— Много. Слишком много.
— Да-да… Но вы отлично выглядите!
— Спасибо. А за встречу надо бы и выпить! — мечтательно предложила она.
— Разумеется! Но у меня… у меня… — засмущался Кокотов. — Я сбегаю к Жарынину. Займу…
— Не надо никуда бегать, Андрей Львович! Современная женщина с пустыми руками в гости не ходит.
Она вышла в прихожую, вернулась с пакетом «Суперпродмага» и выставила на стол бутылку красного французского вина, коробку швейцарского шоколада и шикарно упакованную кисть янтарного винограда. Все ягоды в грозди были совершенно одинакового размера, напоминая шарики, извлеченные из большого подшипника и сложенные в виноградную пирамидку. Затем Наталья Павловна изучила посудное содержимое серванта, извлекла оттуда два пыльных фужера и подозрительно их осмотрела.
— Пойду вымою. А вы пока… Штопор там! — она кивнула на нижние створки серванта, подклиненные сложенной бумажкой.
— Откуда вы и это знаете?
— Здесь все одинаковое. Кроме людей.
Она ушла в ванную и включила воду. Кокотов стремглав выскочил из-под одеяла, сорвал с ног дырявые носки, добыл из чемодана свежие, натянул, затем по-солдатски быстро оделся, пригладил пятерней волосы и даже успел для освежения дыхания пшикнуть в рот дезодорантом «Superbody» из баллончика, счастливо забытого на столе. Глянув на себя в зеркальный мрак ночного окна, он остался собой доволен. Когда Наталья Павловна, нарочно задержавшаяся в ванной, чтобы дать ему время привести себя в порядок, вернулась в комнату с вымытыми бокалами, Андрей Львович уже второй раз вворачивал в пробку старенький штопор. С первой попытки штопор сорвался.
— Погодите! — поняв, в чем дело, сказала она. — Переверните бутылку и подержите вниз горлышком. Вот так. Теперь дергайте!
Чпок!
— Минутку! — Она взяла и внимательно осмотрела пробку. — Нормально. Пить можно.
Кокотов, как и положено, плеснул немного вина сначала себе — и на рубиновой поверхности закружились кусочки раскрошившейся пробки. Потом он галантно налил гостье, а в завершение дополнил и свой бокал до нормы.
— За нечаянную встречу! — произнесла Лапузина с улыбкой.
— За встречу! — он торопливо отхлебнул, чтобы заглушить дезодорантовую гнусность во рту.
— Роскошное вино! — похвалила она, прикрыв глаза от удовольствия.
— Терпкое, — подтвердил Андрей Львович, сложив рот в дегустационную гузку, хотя на самом деле никакого вкуса после «Superbody» не почувствовал.
— Очень тонкий фруктовый оттенок…
— Смородиновый, — уточнил писатель, незаметно смахнув с губ пробочный сор.
— Знаете, о чем я подумала, когда вы наливали вино?
— О чем?