…Сцена любви под невидимым присмотром Светланы прошла так, что Виталик думать не мог ни о чем другом — она поняла это по скромно-торжествующему виду Виталика, по взрослым заговорщицким взглядам, которые он бросал на Зою.

«Истинное правило военного искусства — прямо напасть на противника с самой чувствительной для него стороны, а не сходиться, робко пробираясь окольными дорогами, чрез что самая атака делается многосложною, тогда как дело может быть решено только прямым смелым наступлением». Светлана решила дело прямым смелым наступлением: в самый неподходящий момент, когда Зоя была у Виталика, открыла дверь своим ключом и вошла. И сыграла упоенно, испытывая вдохновение, стояла над кроватью, кричала на Виталика, уткнувшегося лицом в стенку, — «кто напуган, тот наполовину побежден», к тому же полностью одетый человек имеет дополнительное преимущество перед голым, завернутым в простыню.

«Ты думаешь, мы позволим тебе это блядство?! Пьянки, милиция, обезьяна, теперь Зоя! Мальчишка! — кричала Светлана. И тут же, нелогично: — Я возлагаю всю ответственность за это на тебя, ты в этом виноват! — И: — Девушка одна в чужом городе!.. — И даже: — Как я посмотрю в глаза ее матери!» — что, учитывая Зоин возраст и то, что Светлана не была знакома с Зоиной матерью, было уже полным перебором. Но Виталик этого чисто оперного преувеличения не заметил — в тот раз он в полном соответствии с взглядами Светланы думал не головой.

Но ведь ему только что исполнилось восемнадцать! Несмотря на всю свою светскость и ироничность как будто взрослого мужчины, он был как будто мужчиной, не успел испытать ничего, кроме всегда возникающей с Аришей неловкости и чувства вины. С Зоей, пусть нелюбимой, было другое: только что, до прихода мамы, он вбежал на вершину горы, откуда перед ним раскрылся весь мир, Зоя шептала ему, что он лучший мужчина на свете, она кричала. Он знал, конечно, о таком, но считал, что это просто мужское хвастовство. А теперь он сам сумел, он — самый лучший мужчина на свете. Но женщина, только что кричавшая от удовольствия, слышит, как его отчитывают как мальчишку… С горы Виталика скинули носом в грязь.

Наступление должно завершиться разгромом врага в сражении, а затем энергичным преследованием остатков неприятельской армии.

«Мы не будем давать тебе деньги!..», «Нам придется взять тебя к себе… Ты будешь жить с нами! И отчитываться за каждый шаг!», «Собирайся, ты уезжаешь!».

Быстрота и натиск, и полный разгром живой силы противника!.. Они не будут давать ему деньги, они заберут его на Петроградскую, они, они… Когда Светлана, вдруг резко сменив тон, едко спросила: «Может быть, ты ее любишь?» — это показалось внезапной передышкой.

— Ага. Да. Я ее люблю, — мстительно произнес Виталик, желая хотя бы так отплатить ей за унижение, за спектакль, который она тут устроила.

— Да ну? Ты не способен любить! — как по команде взвилась Светлана.

И снова, чередуя угрозы и поощрения, как будто варила суп, присаливала обидными словами, приперчивала угрозами, подслащивала поощрениями, быстро, как будто перебирала бусинки, приговаривала: «…В Центральном ЗАГСе есть знакомая, сделаем скромную свадьбу, человек пятьдесят… Моя портниха сошьет платье, а фата не нужна, ведь вы уже… Он плохой сын, хороший сын, послушный сын, непослушный сын…» — и опять упрекала в отсутствии любви к ней, в недостаточной к ней любви… И наконец получилось, что он должен жениться из любви к ней.

С Зоей поначалу возникли разногласия.

Светлана предложила Зое просто пожить вместе, не с ней, конечно, а с Виталиком, но Зоя отвечала с пафосом белошвейки из «Трех мушкетеров» — что скажет моя бедная мать?.. Посмеивалась, но твердо стояла на своем, и такой логичный привела аргумент — «я бы не была той, что вам нужна, если бы согласилась», что они со Светланой мгновенно пришли к согласию. Сошлись на женитьбе без прописки, а после пяти лет службы Зоя получит распределение в Ленинград и от Светланы комнату. С комнатой Светлана слукавила, никакой комнаты у нее не было, но тут она неожиданно проявила себя настоящим философом — за пять лет или шах помрет, или ишак сдохнет, или… Зоя будет у нее прощения просить. За что? К тому времени найдется за что.

— Ты почему в джинсах?.. Юбка! — скомандовала Светлана. — Юбка, чулки!.. Свадьба через неделю, чтобы он от тебя ни шагу! Мужик знаешь чем думает? Хуем…

Зоя покраснела, Светлане стало скучно и неловко — забылась, заговорила с провинциальной девицей, как со своими, театральными.

— Юбка тебе больше идет. Юбка, чулки — это так женственно…

…Честное слово, иногда кажется, что хорошая мать — это та, что бросила ребенка в колыбели! Или хотя бы равнодушна к своему ребенку, но не нарочито, а искренне! Фира сына залюбила — как заспала, Светлана перепутала с возлюбленным… Разве что Ольга Алексеевна — хорошая мать: любит, но не внедряется в своих детей, как червяк в яблоко, наблюдает… Правда, у нее девочки.

Первая любовь

На следующий же день после выпускного вечера Таня начала готовиться к экзаменам в Технологический институт. Каждое утро Фаина, убедившись, что Таня находится в правильном месте, не в постели, а за столом с учебниками, ставила перед ней поднос с чаем и бутербродами — бутерброды с доставкой к письменному столу казались Фаине гарантией, что Таня будет заниматься в буквальном смысле, не вставая, — и выходила, с сожалением поглядывая на дверь. Если бы она могла, она заперла бы дочь в комнате и выпускала только в туалет.

Таня честно сидела за столом — свойства кислот, оснований, солей, — пока голова не падала на руки и она не проваливалась в сон. Ей вообще постоянно хотелось спать.

Алгеброй Таня занималась с репетитором в однокомнатной квартире, похожей на улей. Абитуриенты — Таня воспринимала их как товарищей по несчастью, но они вовсе не были несчастны, — сидели в комнате, облепив стол в два ряда, сидели на пятиметровой кухне, повсюду, на подоконнике, на кухонной тумбе, сидели на корточках, опершись о холодильник, казалось, что, если открыть морозилку, там обнаружатся замороженные абитуриенты — на всякий случай, если они вдруг закончатся. Преподаватель, по слухам зарабатывающий за лето на машину, шурша купюрами, роился между комнатой и кухней, в квартире стоял тяжелый запах — пахло потом, волнением, задачами, от этого запаха и от неловкости, что всем надо, а ей нет, Таней овладевала максимально не подходящая к этому суетливому месту апатия, отделяющая ее от всех глухой стеной, но стены ей показалось мало, хотелось спрятаться так, чтобы не нашли, и на первом же занятии Таня упала в обморок — громко, публично, стыдно, с общей беготней и брезгливым взглядом репетитора. На следующем занятии все произошло по классической схеме — чего боишься, то и случается, — с ней опять случился обморок, и — чем больше боишься, тем с большей вероятностью случится — на третьем занятии случился третий обморок. Репетитор велел Тане больше не приходить.

Фаина повела ее к врачу. Честно говоря, она на Таню за эти обмороки злилась — у Тани всегда так. Решается жизнь, поставлена цель, нужно собраться, — при чем здесь обмороки?!