Все это сумасшествие прекратилось так же внезапно, как началось. Кутельманы вернулись из отпуска, и началась прежняя НОРМАЛЬНАЯ жизнь «как всегда», без ночных метаний. Кое-что, правда, осталось — тайная любовь к Эмке. Спокойная любовь, чуть насмешливая, чуть печальная, не предполагающая никаких практических любовных действий. Как говорят: «Я не профессионал, я рисую для себя», так Фира могла бы сказать: «Я люблю для себя».
…Фаина рассказала, как необыкновенно красив Байкал, Фира рассказала, что Лева занимался теорией графов.
— …А как Таня? Есть какие-нибудь успехи? — спросила Фира. Специальным голосом спросила, с подтекстом: «Да, мой Лева — удивительный ребенок, а ты чем можешь похвастаться?»
Фаина удивленно на нее посмотрела, — не показалось ли, и, поймав мгновенно мелькнувшее в Фириных глазах удовлетворение, поняла — нет, не показалось.
Очень близкая дружба — коварная вещь. Тому, кто сравнивает и убеждается, что у него ВСЕ ХУЖЕ, рано или поздно захочется сказать «зато». Илья красивый… но это уже давно не аргумент…Что у Фиры «зато»?
…Зато — Лева, достижение семьи. Все, незащищенная диссертация, вечная коммуналка, все ее обиды перевешивались Левой. Если начать противопоставлять детей, если включить детей в общий счет, то в соревновании ПО ОБЩЕМУ СЧЕТУ Фира победила. Таня ничем не примечательна, ни красоты выдающейся, ни способностей, ни-че-го, а Левой можно любоваться как благословенным цветком, Лева необыкновенный ребенок, будущий великий математик.
* * *
С тех пор как Лева пошел в школу, никто уже не играл с ним как с умной игрушкой, профессор Кутельман занимался с ним математикой всерьез.
Кутельман подарил ему две книги: классическую «Что такое математика?» Куранта и Роббинса и изданные в 1948 году «Начала Евклида». Книгу «Что такое математика?» Лева любовно устраивал на ночь под подушку, словно строчки могли проникнуть в его голову во сне, а с евклидовой геометрией возникли проблемы — психологические.
Книга начинается с аксиом, постулатов, — принимаются на веру определенные вещи, например: «От всякой точки до всякой точки можно провести прямую линию», «Из всякого центра всяким раствором может быть описан круг». Реакция Левы была неожиданной, очень личностной — «а я не верю».
Лева наотрез отказался верить аксиомам, — нужно все доказывать, а не принимать на веру. Кутельман никогда не сталкивался с детьми (или взрослыми), отказывающимися верить постулатам, и эта независимость мышления очень его впечатлила. Он потратил много времени на уговоры — давай проверим, нарисуем циркулем окружности, натянем веревку и посмотрим, правильны ли постулаты… С эмпирическими доказательствами постулатов при помощи веревки Лева согласился, но все же один из постулатов — пятый — проверить было нельзя, можно только поверить. Поверить Лева не захотел, и Кутельману пришлось рассказать ему о неевклидовой геометрии, где две прямые, параллельные третьей, когда-нибудь пересекутся. Лева сказал: я понял, одна геометрия — это то, что мы видим, а другая, неевклидова, живет в другом, тайном мире. Эмма пришел в восторг, — Левина мысль, конечно, была выражена по-детски, но по смыслу совпадала с воззрениями великих современных математиков.
Иногда Кутельман брал Леву и Таню на прогулку. Любая прогулка превращалась в математику. Переходили Аничков мост — есть интересная задача Эйлера о семи мостах Кёнигсберга: мэр Кёнигсберга задал Эйлеру вопрос, можно ли пройти по всем семи мостам, не проходя ни по одному из них дважды. Для других мест находились другие задачи…Ну, а Таня? Таня то плелась за ними, то подпрыгивала впереди, а при случайно услышанных словах «окружность» или «переменная» физически ощущала, как голова наполняется ватой, но на папу не обижалась, понимала, что папе интересно с Левой.
Кутельману было приятно вспомнить классические задачи, заново решить их с Левой, полюбоваться Левиной сообразительностью, — в общем, эти математические прогулки доставляли ему удовольствия не меньше, чем Леве. Однажды профессор Кутельман вдруг поймал себя на том, что рассказывает восьмилетнему Леве о трехмерных многообразиях Пуанкаре и Лева вполне адекватно отвечает. Математики поймут — и удивятся, а остальным придется поверить на слово, — трехмерные многообразия Пуанкаре в разговоре с восьмилетним мальчиком — это завораживает.
Не всякому ученому выпадает удача вырастить талантливого математика, математика с мировым именем, а Кутельману, кажется, повезло… Может быть, именно Лева Резник докажет одну из великих задач, над которыми бьются многие поколения математиков: Великую теорему Ферма, или гипотезу Пуанкаре, или гипотезу Римана.
Одно только смущало Кутельмана. Для прирожденного математика сфера Левиных интересов была слишком широка. Леву интересовало все. Человечество как будто специально копило свои знания для Левы Резника, чтобы он эти знания нежно рассмотрел, погладил, принял в себя. Лева не «проходил», а читал Пушкина, в Эрмитаже зачарованно внимал экскурсоводу, в театре, замерев, смотрел на сцену, в филармонии слушал любую, даже самую сложную музыку, летом изучал в микроскоп червяков и травинки.
Профессор Кутельман списывал это на детскую любознательность. Лева подрастет, и естественное желание внимательно рассмотреть мир пройдет, его перестанут интересовать Пушкин, червяки и травинки. Математик мирового уровня, каким у Левы есть все основания стать, не может отвлекаться на травинки, он должен жить как религиозный фанатик, должен быть сосредоточен на одной лишь математике.
В 77-м году, когда Лева уже ходил в маткружок Дворца пионеров, Кутельман каждое воскресенье оставлял Леве задачи на неделю, и в следующее воскресенье Лева показывал ему решения. В ночь с субботы на воскресенье Лева спал беспокойно, не мог дождаться утра, когда он проверит свои решения с дядей Эмкой. На семейных обедах профессор Кутельман и Лева, вдруг сблизив головы, начинали говорить об особенно интересной задаче. Для Тани их беседа звучала как шифровка, да и остальные уже не все могли решить, что Лева решал. Но взрослые, присутствующие за столом, за салатом оливье и бульоном, были люди не чуждые математики, и всем был знаком алгоритм решения задачи. Трудная задача как любовь. Смущение, уверенность, разочарование, отчаяние, надежда, напряжение и, наконец, счастье — решил!
Илья говорил: «Фирка, у тебя, случайно, не было в роду Нобелевских лауреатов? Теперь будут». Илья, конечно, знал, что Нобель не включил математиков в завещание, математики награждаются медалью Филдса, но смешнее звучало, что Лева получит Нобелевскую премию…Это была, конечно, шутка, но отчасти правда — обе семьи дружно несли Леву к Нобелевской премии.
Математики награждаются медалью Филдса. На медали Филдса надпись «Transire suum pectus mundoque poltri» — «Превзойти свою человеческую ограниченность и покорить Вселенную», а на обратной стороне «Congregati ex toto orbe mathematici ob scripta insignia tribuere» — «Математики, собравшиеся со всего света, чествуют замечательный вклад в познания»… В городе сто домов, какое наибольшее число замкнутых непересекающихся заборов можно построить так, чтобы любые два забора ограничивали разные группы домов? В городе сто домов, в ста домах жили сто гномов, однажды некоторые из них переехали так, что расстояние между любыми двумя гномами не уменьшилось, доказать, что все эти расстояния остались прежними…