Полицейские проследят наш путь до Рабата. И до этих пор все было предусмотрено планом, но дальше они наткнутся на дело Месауда. Какой-нибудь придурок вроде меня, лихой аналитик, специалист по работе с информационными потоками, копаясь в местных газетах и сопоставляя даты, обязательно свяжет одно с другим просто потому, что одна из его программ, управляемых искусственным интеллектом, сделает это автоматически и тихим мелодичным набором звуков сообщит о наличии «интересных» сведений.
Одновременно нам на пятки сядет марокканская полиция, а это, черт побери, тем более не предусматривалось планом.
Нам нужно как можно скорее выметаться отсюда, но рабатский «инцидент» (я использую этот термин потому, что он звучит более нейтрально, нежели «убийство»)… Так вот, данный «инцидент» послужит неоспоримым доказательством нашего пребывания в стране и вынудит обе полицейские структуры к показному сотрудничеству, тогда как исподтишка они будут ставить друг другу палки в колеса, чтобы первыми получить все дивиденды от нашего задержания. Следователи и с той, и с другой стороны с головой погрузятся в африканский ад — мешанину из межплеменных гражданских войн и насквозь коррумпированных мегаполисов. И если все пойдет так, как я задумал, там они обломают все зубы.
Солнце садилось за горизонт, когда мы поднялись на борт 757-го [41] ангольской авиакомпании «TAAG» — ночной рейс, связывавший Агадир с Луандой при двух промежуточных посадках — в Нуакшоте и Абиджане. Я хотел любой ценой избежать самолетов «Royal Air Maroc», потому что к архивам этого перевозчика рабатские копы обратятся в первую очередь. Рейс ангольской авиакомпании, учитывая конечный пункт назначения, находящийся между Конго и Южной Африкой, позволял на порядок укрепить общее представление о наших действиях, которое должны были составить себе полицейские в связи с наличием у Карен дальних родственников в этом регионе.
Первоначальный план состоял в том, чтобы добраться до Кейптауна со вторым набором наших фальшивых документов, а там уже изловчиться и тихой сапой перебраться в какую-нибудь соседнюю страну, греющуюся в лучах южноафриканского экономического процветания, что-то вроде Намибии или скорее Мозамбика, где нам следовало задействовать последний запас подложных электронных удостоверений личности и попасть на грузовое судно, которое довезло бы нас до Персидского залива, а затем — до берегов Индии. Другой вариант — это вылететь в Индонезию из Мапуту.
Но так поступать было нельзя. Мой мозг лихорадочно собирал данные о деятельности марокканской полиции. Нейровирус давно вступил в обостренную стадию, но уровень воздействия болезни оставался терпимым, поэтому я выпил всего четверть обычной дозы «эпсилона» — в аэропорту все казалось замечательно ясным, четким, ярким, и мое сознание с молниеносной быстротой выводило росчерки мыслей.
Мы все еще находились слишком далеко от Южной Африки, нам предстояло пересечь весь континент. Было очевидно, что после Абиджана наш второй комплект удостоверений личности засветится, по крайней мере для марокканской полиции, которая не откажет себе в удовольствии поместить соответствующее сообщение в информационные сети Афропола. Нам следовало бы исчезнуть в ивуарийской столице, на каком-нибудь незаметном транспортном средстве пересечь пару-тройку границ, проехать через Гану, Того, Бенин. Добраться до Нигерии, почему бы и нет?.. И возникнуть там уже с третьим набором паспортов. Из Нигерии направиться в Кейптаун или прямо в Мапуту. И что, спрашивается, тогда помешает нам воспользоваться трансокеанским авиарейсом до Бангкока?
Первое, что необходимо сделать в Абиджане, — это поторопить андайского банковского служащего. Я надавлю на него: нужно, чтобы перевод средств завершился в четверг. Мы дождемся в Абиджане прихода бабла и распихаем его на полдесятка счетов в нескольких крупных банках — из тех, что имеют на африканском континенте разветвленные сети филиалов. Мы заберем все эти денежки в процессе «турпоездки» по Западной Африке, вновь положим их на депозиты, и так несколько раз — в Мозамбике, затем в Индии или Индонезии — под нашими третьими «личинами».
Перед моим взором светились два взаимосвязанных графика. Флюоресцентные линии накладывались на то, что я видел в реальности, — штука, к которой должен привыкнуть любой носитель вируса Широна-Олдиса. Эти кривые иллюстрировали деятельность двух полиций. Мой сверхактивный мозг полагал, что французские копы все еще продолжают поиск «фальшивых бельгийцев» и настоящих беглецов из Центра № 14, исчезнувших где-то в районе Онфлёра. В данный момент следователи наверняка переворачивают верх дном все вдоль железнодорожной линии или в порту Шербура. Согласно этому графику, наши вторые ложные личности пока не раскрыты.
Но стоило взглянуть на кривую, символизирующую достижения марокканской полиции, как я вынужден был признать, что все контрольные датчики начинают наливаться тревожным красным светом: в течение двух дней, согласно «среднестатистической результирующей имеющихся вероятностей», рабатские легавые пронюхают про историю с номером в отеле и богатенькими туристами, в ходе следующих суток они обратятся с воззванием к возможным свидетелям через все национальные СМИ, в том числе через информационно-справочную систему аэропорта, где готовился к предстоящему вылету наш лайнер, так что челюсти капкана захлопнутся сразу следом за нами. Затем можно надеяться на передышку продолжительностью в несколько дней. Как раз это время необходимо нам для того, чтобы дождаться прихода бабла в Абиджан и осуществить новые переводы средств.
Дальше кривые пересекутся. Это произойдет в тот момент, когда французские дознаватели обнаружат, что «ауди» доехала до Андая, «спалят» наши вторые личины, проследят наш путь через Испанию и всерьез заинтересуются Марокко. Если только рабатская полиция сама не обратится к международным правоохранительным структурам, что позволит связать дело Месауда с расследованием, проводимым Европолом. В обоих случаях среднестатистическая переменная, оценивающая вероятность такого события, колеблется в большом диапазоне — от одной до восьми недель. Хреново. Для начала Марокко просто обратится к региональным ресурсам Афропола, и тут я рассчитывал на коррумпированность и инерционность бюрократического аппарата западноафриканских стран. Это даст нам немного дополнительного времени. Но как только ищейки Европола или новой контролирующей техноструктуры, организованной французским правительством, возьмут след на континенте, нас начнут преследовать днем и ночью, и мы больше не будем иметь права на ошибку.
Африканских копов станут трясти непрерывно, как кокосовую пальму, — и так до тех пор, пока они не отыщут что-нибудь стоящее; к ним нагрянут типы из Парижа или Брюсселя, чтобы добавить мотивации и руководить всей этой славной компанией; будет объявлено вознаграждение за нашу поимку — как официальное, так и неофициальное, в виде чрезмерных взяток, распространяемых по всем уровням иерархии, — и парни из Афропола начнут шевелить задницами. Нужно, чтобы к этому моменту мы уже находились далеко от берегов Мозамбика.
Полагаю, я еще не говорил вам о том, что за побег из Центра санитарной фильтрации строгого режима полагается наказание в виде, самое меньшее, десяти лет лишения свободы — по крайней мере, для любого обладателя генетической карты с черно-красным штампом «вирус исключительной степени опасности». Это прерогатива биологического отдела технополиции. Именно он ловил «беглецов из Центра номер 14».