— Шальцмана?
— Того самого пациента, страдавшего от психоза. Годом раньше он покончил жизнь самоубийством. Сжег себя.
— О'кей, продолжайте. И говорите короче.
— Хорошо. Скажите, вы помните инфокрах января двухтысячного года?
В зрачках Даркандье сверкнуло что-то вроде вспышки ироничного, жестокого и отчаянного пламени. Его черные дреды чуть дрогнули.
«Инфокрах», — подумал Тороп.
В те дни ходили тысячи слухов. Говорили, что какому-то чрезвычайно мощному вирусу удалось воспроизвести эффект электромагнитного импульса в миллионах энергоблоков по всему миру, а также, воспользовавшись знаменитой «компьютерной ошибкой-2000», проникнуть в самые защищенные информационные системы. Всего за несколько минут была уничтожена половина компьютеров планеты. Одни обвиняли хакеров-неомистиков, другие говорили о нерегулярных вооруженных подразделениях Монтаны и Мичигана, третьи считали, что это дело рук экстремистов из числа необольшевиков или неонацистов. В числе подозреваемых называли исламистских террористов, китайские разведслужбы, ЦРУ, русских, евреев, инопланетян. Появилась версия о новом цикле солнечной активности, о библейском знамении, предшествующем концу света, приходу Мессии или Антихриста…
Тороп провел 1 января 2000 года в затерянном уголке на границе Таджикистана, Узбекистана и Афганистана в тщетном ожидании груза с питанием и боеприпасами, который должен был тайно доставить вертолет российской армии. Тороп услышал об инфокрахе с опозданием в несколько недель.
— Да, я в слышал об этой фигне, и что?
— У меня есть все основания полагать, что причиной стал мой эксперимент с нейроматрицей, «зараженной» психозом.
Тороп пристально смотрел в лицо Даркандье:
— Вы смеетесь надо мной?
Никто не знал, что на самом деле вызвало инфокрах, и, как говорили, большинство спецслужб и полицейских структур смирились с тем, что никогда не найдут истинных виновников катастрофы. Тем не менее Тороп вспомнил слухи о каком-то вышедшем из-под контроля человека, и это некоторое время занимало умы сообщества фанатиков, нашедших друг друга в Интернете.
— Ну, — сказал Тороп, — и как же это связано с Мари?
— Разве вы не понимаете? Мари — шизофреник, она находится в коме. После вашего с ней «TP-сопряжения» она общается только с нейроматрицей, на очень низком энергетическом уровне. Она сказала вам о катаклизме. А еще есть пусковая площадка в Манитобе, откуда должен стартовать спутник генетической матери зародышей. Вы все еще не понимаете?
— Да что я должен понять?
— Полагаю, Мари скоро сделает что-нибудь в этом роде.
— Что-нибудь в этом роде?
— Поймите, отныне человечеству грозит противостояние с его преемником. Теперь весь мир для Мари — это информационная система. Мы не имеем ни малейшего представления о том, насколько масштабные изменения способна осуществлять ее психика. Если Мари захочет, она перехватит управление бортовым компьютером спутника. Для нее это так же просто, как для нас пользоваться карманным калькулятором. Она скажет компьютеру: «Отправь спутник на дно Индийского океана» или, например, «Обрушь спутник на головы его создателей». Пойди разберись, что у нее на уме…
— Она уничтожит стартовую площадку? — озадаченно переспросил Тороп.
Даркандье рассмеялся:
— Ага, или их чертов храм в Лавале.
— Прямо посреди города? Мари этого не сделает… Сомневаюсь, что она захочет отомстить им при помощи спутника. В любом случае, это будет совсем не так, как вы предполагаете…
— Тогда каким способом, по-вашему, она им отомстит? — воскликнул Даркандье, глаза которого метали молнии.
— Понятия не имею, — признался Тороп. — Может быть, для нее слово «истребление» имеет иной смысл, чем для нас? Впрочем, она ни разу и не упоминала этого слова.
— Да, но воображаемый мир, образ которого она позаимствовала из вашего подсознания, почти не оставляет места для сомнений. Разрушенный город. Город, уничтоженный бомбардировкой.
Настала очередь Торопа рассмеяться:
— Если говорить об образах разрушенных городов, то их в моем подсознании столько, что у Мари будет слишком большой выбор! И это вовсе не конец света. Даже не инфокрах.
— Вы не знаете, о чем говорите. Вы не представляете, на что способен ради достижения собственных целей мозг, мутировавший, как у Мари.
— Ей совсем не нужно разрушать всю планету, чтобы грохнуть этот паршивый спутник, — сказал Тороп. — Не беспокойтесь, доктор. Если какое-то дело окончилось провалом один раз, это еще не значит, что все последующие попытки тоже обречены на неудачу. Вы ни в чем не виноваты и не должны казнить себя.
— Нам всем есть за что казнить себя, — бросил Даркандье, поворачиваясь к выходу. — Доброй ночи, господа.
Тороп попытался избавиться от нехорошего предчувствия по поводу «генеральной репетиции», упоминавшейся в «Дневнике Мари Зорн». Даркандье, конечно, прав. Спутник будет уничтожен. Но произойдет что-то еще, гораздо более важное.
Тороп почувствовал, как крупные капли дождя упали на его лицо. Наступила ночь, и плотный слой облаков поглотил звезды. Улучшение погоды оказалось кратковременным.
— Пойдем под крышу, — сказал Данцик, поднимая воротник куртки.
Романенко несколько мгновений смотрел на скупо освещенное здание посольства за высокой оградой. Он ушел посреди ночи, сославшись на необходимость срочно проверить разведданные, поступившие от одного из информаторов. Накануне несколько сибирских регионов объявили о выходе из состава России. Базирующийся во Владивостоке военный флот полностью перешел на сторону мятежников. Поговаривали, что спецназ Министерства внутренних дел и подразделения морских пехотинцев сражаются за контроль над этим стратегически важным, крупным портом на Тихоокеанском побережье. На подмогу войскам, подавляющим партизанские отряды в районе Байкала, были направлены десантники, подчиняющиеся центральным властям. Вечером по кабинетам разведслужбы пронесся слух, что весь полуостров Камчатка перешел под контроль сепаратистов.
Всплеск хаоса в историческом развитии страны предоставил Романенко уникальную возможность осуществить свои планы. Он ускорил процесс подготовки, который длился уже несколько недель.
Полковник бросил последний взгляд на старое здание, где пятнадцать лет назад угодил в капкан на пути к вершинам карьеры. Тогда его произвели в полковники, но он так и не сумел покинуть посольство. Романенко не чувствовал почти никакой благодарности к государству, армии или разведслужбам. Если он и отдаст им на съедение Горского, то только для того, чтобы тот не дышал ему в спину те двадцать или тридцать лет, которые полковник еще надеялся прожить на этом свете. Обмануть можно было Российское государство, армию и даже разведслужбы, но только не этого сибиряка.