На востоке над самым горизонтом пробивались лучи солнца, и небо выглядело как декорация для высокобюджетного фильма на библейскую тему. Насыщенные статическим электричеством облака проплывали над Торопом, подобно грозным цеппелинам. На севере не было видно ничего, кроме плотной темной пелены, временами переливавшейся всеми цветами радуги; но сверкающая призма, в которую превратилась широкая полоса лазури на восточном краю небосвода, еще преломляла свет утреннего солнца. Свет, подобно лучу гигантского прожектора, искривлялся под сводом темных сине-фиолетовых туч.
Тороп поднял голову к грозовым облакам.
На севере сверкнула здоровенная молния, и степь замерла, словно Бог щелкнул вспышкой огромного полароида. Рокочущий гром прокатился по окрестностям, как эхо орудийного залпа.
Затем пошел дождь.
А над Торопом раздались голоса.
Застигнутый врасплох, он не понял, что именно они говорили, но, оборачиваясь, успел уловить общий смысл: там, внизу, кто-то есть.
Два голоса доносились с вершины скалистой возвышенности; рядом с ней находилась каменистая насыпь, которую Тороп только что пересек.
Эти люди были вооружены. И у них были лошади. Один разглядывал Торопа в бинокль. Другой уже поднимал к плечу автомат.
В тот же самый момент раздалась очередь, и пули зацокали по камням вокруг Торопа. В мгновение ока он схватился за собственное оружие и бросился на землю, в груду щебня.
Мозг Торопа зафиксировал характерное звучание вражеского автомата и отыскал соответствующую музыкальную фразу среди набора мелодий, хранившихся в его памяти. Новенький М-16, укороченная модель типа «Кольт» американской оружейной компании «Армалайт». Прекрасное оружие.
Это наверняка парни из СОУН. Члены спецподразделения, патрулировавшего границы к югу от Капчагайского водохранилища.
Тороп двумя руками поднял автомат над куском скалы — своим временным укрытием — и полил очередью предполагаемую позицию стрелков.
Лишь шелест падающих дождевых капель был ему ответом.
Прошло несколько минут — долгих, как часы, — в течение которых Тороп с удивлением заметил, что ему слегка не хватает воздуха, а его висками почему-то решил заняться отбойный молоток. Где-то в груди только что заработал гидравлический насос. Потоки дождя выливались на голову с методичностью заводского контейнера. Это сопровождалось чередой вспышек гигантского полароида и артиллерийской канонадой грома.
Тороп не мог обойти вражеский пост слева или справа или дать задний ход, то есть пересечь границу в обратном направлении. Ему нужно просто убить их.
И он бросился в атаку, не тратя времени на размышления.
Когда Торопу удалось отдышаться и прийти в себя, он одновременно осознал сразу две вещи: дождь только что закончился — так же внезапно, как и начался, — а сам он стоял перед каменным столбом, обугленным и иссеченным осколками после мощного взрыва. Тороп узнал отчетливый почерк собственных боеприпасов — российских оборонительных гранат [30] последнего поколения, начиненных воспламеняющимся аэрозолем под большим давлением и дробью из высокоуглеродистой стали. Скала в радиусе шести метров от эпицентра почернела. Ее опаленную огнем поверхность покрывали тысячи мелких выбоин, напоминавших язвочки от ветряной оспы. В нескольких метрах от места падения гранаты валялся труп первого парня. Его отшвырнуло взрывной волной. Тело частично обуглилось, от одной из рук осталось только предплечье, наполовину оторванная нога была согнута под странным углом; обезображенная голова, почти отделившаяся от позвоночника, который вывалился наружу из окровавленной плоти, казалось, до сих пор не понимала, что произошло. Более чем в десяти метрах от эпицентра дотлевали останки лошади — статуя из дымящихся внутренностей и почерневших лохмотьев плоти на концах обугленных пламенем костей.
Тороп заметил и второго стрелка — чуть дальше, в стороне. Человек лежал навзничь в одиночном окопе, вырытом в груде булыжников, рядом с обезглавленным трупом лошади. Парень с трудом шевелился. Каждое его движение сопровождалось гримасой боли.
Тороп воспользовался представившимся шансом.
«Шишков», приклад которого упирался в его плечо, содрогнулся в руке Торопа, как гигантский вибромассажер. Он выпустил длинную очередь, освобождая все смертоносное содержимое обоймы. Раскат грома потряс всю гору. Тороп был Зевсом-повелителем этой грозы из пороха и стали, богом более трусливым и более опасным, потому что он оставался человеком.
Тороп прошел вперед несколько метров, держа поверженного врага под прицелом. Вытащил пустую обойму, вставил на ее место новую, прикрученную к первой вверх ногами с помощью водонепроницаемой изоленты, и замер, обнаружив полное отсутствие реакции со стороны противника.
Он видел верхнюю часть раздробленного черепа, напоминавшего теперь разверстую пасть с испорченными зубами, сгнившими и почерневшими под действием инфекции. Или плотоядный цветок. Паразит, летящий на сверхзвуковой скорости, прогрыз этот череп, добрался до мозга и вышел с другой стороны. Человек был так же неподвижен, как покрасневшие от крови камни вокруг.
Тороп долго стоял на вершине скалы, освещенной солнцем, только что выглянувшим из пелены туч. Он вдыхал запах пороха и мокрых скал. Опустил автомат, крепко держа его обеими руками. Ветер, налетевший с севера, погнал грозовые облака в сторону Киргизии, и через несколько мгновений небо стало кристально голубым, прозрачным до рези в глазах. Солнце превратилось в идеально правильный шар, испускавший потоки желтого света.
Оно неумолимо поднималось вверх и с каждой минутой все сильнее грело землю. Скоро наступит полдень, и небо станет белым, как соль в лучах прожектора.
Зной пустынных высокогорных плато, прозрачность атмосферы, кристально чистой после дождя, голубизна наполнявшего ее газа, зримая тяжесть этих унылых гор — ради подобного зрелища стоило на краткий миг остановиться.
Тороп глубоко вздохнул, очистил сознание от любых посторонних образов и принялся петь суру из Корана — «Скручивание»:
Когда солнце будет скручено,
И когда звезды облетят,
И когда горы сдвинутся с мест,
И когда десять месяцев беременные верблюдицы будут
без присмотра,
И когда животные соберутся,
И когда моря перельются,
И когда души соединятся,
И когда зарытая живьем будет спрошена,
За какой грех она была убита,
И когда свитки развернутся,
И когда небо будет сдернуто,
И когда ад будет разожжен,
И когда рай будет приближен, —
Узнает душа, что она приготовила. [31]