В какой-то момент Сампсе хотелось убить соседа. Однако он стряхнул с себя пелену ненависти и просто задал Нюбергу хорошую трепку. Сампса врезал ему пару раз, попинал и повалял по полу, затем вытащил за волосы на веранду и дал такого пинка, что сосед летел до самой березовой аллеи. Затем Сампса закрыл дверь и, заперев замок, вернулся в библиотеку. На его лице блуждала ехидная, но довольная улыбка. Он с удовлетворением заметил, что даже не запыхался.
Весь в грязи и с кровоподтеками на лице, прихрамывая на левую ногу, Нюберг потащился домой. Там он умылся и попытался немного привести себя в порядок.
Подошла жена и сообщила, что звонили из «Ронкайла», интересовались его самочувствием.
Нюберг вскинулся, рявкнул на жену, что-то промычал, потом сказал:
— Там живет чудовище, надо звонить в полицию! Ноги моей не будет в этой медвежьей берлоге, черт побери!
Тяжело кряхтя, Нюберг опустился на постель. А когда жена спросила, что случилось, он выдавил:
— Я там сражался с этим… ужасным!..
Повернулся к стене и погрузился в тяжелый сон.
Анелме не осталось ничего, кроме как позвонить ленсману и попросить о помощи. Тот выслушал жалобу и велел констеблю Вахтонену отправиться посмотреть, что так обеспокоило госпожу Анелму.
Констебль Вахтонен поинтересовался, в чем дело, и, услышав, что речь идет о чудовище, задумался.
— Насколько я знаю, недавно вышло постановление, согласно которому на вызовы следует ходить вдвоем. Захвачу-ка я коллегу Хуимала.
Через час Вахтонен и Хуимала подъехали на автомобиле через березовую аллею к дому Сампсы. Во дворе они допросили Анелму, Сиркку и ее «брата». У последнего спросили документы, которых, впрочем, не оказалось. Хуимала сделал отметки в своих бумагах, а Вахтонен сказал, что на будущее тому следует носить с собой удостоверение личности, особенно если он имеет привычку находиться в столь неприглядном виде.
Затем полицейские перешли к делу, по которому их вызвали.
Полицейские потрясли дверь и, убедившись, что она закрыта на замок, поинтересовались, кто последним из нее выходил.
— Последним из этой двери вылетел Нюберг, — сообщил Рами.
Констебли решили отправиться к упомянутому Нюбергу и допросить его.
Тот лежал в кровати и был не слишком настроен разговаривать. Единственное, что удалось узнать констеблям, так это то, что допрашиваемый понятия не имел, кто дал ему под зад (правда, это его и не особо волновало). Пусть господа сами пойдут и выяснят, в чем дело. Он сделал все, что мог. Когда Нюберга спросили, нет ли у него каких-либо претензий к обидчику, тот повернулся лицом к стене и заявил, что больше не желает разговаривать и вообще не имеет к делу ни малейшего отношения (хотя синяки и кровоподтеки свидетельствовали о противоположном).
Констебли записали, что пострадавший получил поверхностные раны и синяки на лице и голове, глубокие царапины на обоих боках, словно от когтей огромной звериной лапы, а также кровоподтеки на руках и ногах.
Закончив допрос, представители законной власти вернулись в «Ронкайла».
— Откройте именем закона! — крикнул констебль Хуимала, стоя на крыльце старой половины дома.
Находившийся рядом Вахтонен поддакнул ему.
Не услышав в ответ ни звука, констебли открыли дверь ключом, который им заблаговременно вручила Анелма, и вошли внутрь. Внутри никого не было. Исследовав первый этаж, полицейские начали подниматься по ступенькам. И тут им навстречу вышел огромный, покрытый шерстью мужчина. Полицейские остановились в изумлении.
А гигант произнес:
— Не поднимайтесь. Прошу вас покинуть помещение, поскольку у вас нет официального постановления на обыск.
Констебли закивали. У них действительно не было постановления на обыск, во всяком случае, в письменном виде. Они вышли из дома, аккуратно закрыли за собой дверь и заявили Анелме, что отправляются обсудить этот случай с ленсманом.
По дороге они решили, что, пожалуй, не стоит сразу идти к ленсману. Констебль Хуимала, будучи очень набожным человеком, предложил сначала обсудить ситуацию с настоятелем Салоненом, который приходился им обоим духовным отцом, а уж потом идти к ленсману.
— Понимаешь, может так случиться, что начальник нас просто не поймет. Он ведь еще молодой и особенно не сталкивался с настоящими чертями, — рассуждал Вахонен по дороге к церкви.
— И вообще это слишком сложный случай для полицейского ума, — в тон ему бормотал смертельно бледный Хуимала.
Полицейские рассказали настоятелю Салонену о том, что произошло в «Ронкайла». Тот внимательно выслушал: дела земные интересовали его не менее дел небесных. И, когда констебли Хуимала и Вахтонен сообщили, что, по их мнению, здесь ворожит нечистая сила, настоятель обещал помочь чем сможет. Он уточнил, как выглядит чудище, какой у него голос и повадки, и все подробно записал.
— Очень интересно, — произнес он наконец. — Так сразу и не скажу, кто там поселился, но что-то необыкновенное в этом есть. Никогда раньше не слышал, чтобы привидения — если они существуют — применяли силу или дрались.
— Но Нюберга-то он избил, — протянул констебль Хуимала.
Настоятель Салонен пообещал побеседовать с привидением. Он сказал, что верит в чудесную силу слова, что все споры можно решить хорошим разговором.
Втроем они сели в полицейскую машину и отправились в «Ронкайла».
Там они велели женщинам и Рами ждать в новой части дома, а сами решили встать по углам старой части постройки, где настоятель собрался проводить переговоры.
Констебль Вахтонен вытащил из кобуры служебное оружие, констебль Хуимала задумчиво поигрывал дубинкой.
Настоятель бесстрашно шагнул в дом с привидением.
Сампса узнал настоятеля, как только тот вошел внутрь.
Салонен зажмурил глаза, пытаясь привыкнуть к сумрачному свету помещения. В одной руке он держал Катехизис, в другой распятие. Он решил, что, если лохматое чудище ринется в драку, он примется громко читать молитвы.
Однако Сампса Ронкайнен в облике сына Бога грома принял настоятеля очень любезно и дружелюбно. Он пригласил гостя сесть в кресло в библиотеке и подождать, пока будут готовы чай и пара бутербродов. Испуганный настоятель послушно опустился в кресло и решил отложить все разговоры до чая.
Бессчетное количество раз приходилось настоятелю Салонену беседовать с прихожанами. Кого-то он отечески журил за неподобающее и развратное поведение, кого-то за богохульство и уж не счесть, скольких отговаривал от пьянства. И часто его слова наставляли заблудших на путь истинный. Он беседовал со своими духовными детьми, больными и умирающими. Иногда беседы были очень тяжелыми, но никогда, никогда в жизни он не боялся так, как сейчас. Даже тогда, когда в 1949 году его по доносу одной из прихожанок обвинили в разврате. Позже та самая клеветница умерла от кровотечения, производя на свет незаконного ребенка. «Мир ее душе», — повторял настоятель, вспоминая тот случай.