Я усмехнулся:
— Мы-то давно готовы. А кто нас услышит?
Почему опытный цэрэушник Грегори выбрал для нашей встречи именно «Меркурий», я не знаю до сих пор. То ли он просто посмотрел на карте Манхэттена ближайший к нашей редакции ланченет, то ли намеренно хотел засветить нашу встречу для всей русской комьюнити. Дело в том, что Грегори знала вся эмиграция, ведь именно он интервьюировал нас в Риме, в американском посольстве на виа Венето, и на основе этих интервью решал, кому давать американскую визу, а кому нет. А «Меркурий» принадлежал Николаю Кондратьеву, бывшему питерскому инженеру-строителю, и его жене Рае. Приехав в Америку, Николай пошел на стройку простым рабочим, зарабатывал сначала пять, потом восемь, а потом десять долларов в час, то есть 300–350 долларов в неделю, но жене давал на продукты только двадцать пять, а все остальное они относили в банк. И так за три года они скопили на этот пенал-ланченет на Восьмой авеню рядом с Penn Station — самом многолюдном и поэтому самом прибыльном месте в Нью-Йорке. Но, как говорил мне Николай, они с Раей стали рабами этого ланченета. Нью-Йорк просыпается рано и рано начинает работать, и уже в пять утра они должны приехать сюда из Квинса, принять продукты и выпечку у поставщиков, разогреть то, что должно быть горячим, разложить по витринам и в 6.00 открыть ланченет для клиентов. Закрывались они в семь вечера, до восьми мыли тут полы, столы и витрины, к девяти добирались до своего дома в Квинсе, а в пять утра снова были тут. То есть, двенадцать часов на ногах пять дней в неделю — такая вот каторга ради этих «сраных», как выразился Коля, денег. «Нет, деньги неплохие, я не жалуюсь, — тут же поправился он, — но даже на неделю нельзя отлучиться. Мы с Раей купили недельный круиз на Багамы, взяли сюда подмену, двух испанцев, а когда вернулись — их и след простыл, смылись со всей кассой, десять тысяч баксов!»
— Это что! — сказала Рая. — Мы уже два раза лежали под пистолетом. Расскажи ему, Коля.
— А что рассказывать? — нехотя сказал Николай. — Эти черные твари врываются с пистолетами и с чулками на голове, кладут тебя на пол и забирают всю кассу. Последний раз с Раи сняли даже могендовид. Но я уже купил «Глюк» и, если нам «повезет» в третий раз, отстрелю им яйца, сука буду!
Конечно, я пришел в «Меркурий» чуть раньше двух, но застал там только Раю.
— Привет, мне пока только эспрессо. А где Николай?
— В банке. С тех пор как нас грабанули, он относит туда выручку дважды в день, днем и вечером.
Грегори появился ровно в 14.00, по нему и в Риме можно было сверять часы. Правда, за те полтора года, что мы не виделись, произошли и кое-какие изменения. Все-таки в Риме до знакомства со мной, а точнее, с нашей эмигранткой Линой Строевой, у которой таможенники в Шереметьеве сняли единственное кольцо, Грегори был стремительным и веселым жуиром и гулякой. Он водил меня по римским ночным кабакам и барам, а потом мы с ним ухитрились отыскать иголку в стоге сена — засланного с нашим потоком людоеда типа Чикотило, который накануне еврейской пасхи должен был полакомиться парой итальянских детишек, чтобы вся Европа встала на дыбы и потребовала прекращения еврейской эмиграции из СССР. Но теперь в ланченет вошел совсем другой человек. Нет, это был тот же Грегори и в том же джинсовом костюме. И все-таки, повторяю, это был другой человек. Не было той летящей римской походки и того веселого вызывающего блеска в глазах, а был то ли пожилой ответственный муж, то ли чиновник, озабоченный своим статусом высокого вашингтонского сотрудника ЦРУ. Блин, подумал я, пока он шел к моему столику, что делают с мужиками эти «бешеные еврейки»! Лина была, конечно, одной из них, иначе как бы она, питерская актриса, еще в Риме женила его на себе?
Впрочем, мы с Грегори обнялись, и даже — мне показалось — глаза его осветились тем же римским блеском. Поскольку я уже сидел со своим любимым эспрессо, он заказал себе американ кофе.
— И все? — удивился я. — Мы же собрались поланчевать.
— Извините, я спешу, — сказал он.
Несмотря на римские кабаки и совместную удачную операцию, мы были на «вы».
— Может, уже перейдем на «ты»? — спросил я. — Все-таки почти два года знакомства.
— За это нужно выпить, а я сейчас не могу. Давайте в другой раз.
Рая принесла ему высокую чашку с американ кофе и удивилась:
— Ой, вы же мистер Грегори из римского посольства!
— Американского, — поправил Грегори.
— Да, американского. Как поживаете?
— Спасибо, все хорошо. А вы, я вижу, поднялись. Поздравляю!
— Азохен вей как мы поднялись! — сказала Рая и отошла за прилавок обслуживать вошедшего покупателя.
— Поскольку я спешу, то сразу к делу, — сказал Грегори и достал из дипломата такой маленький диктофон, каких я еще не видел. — Я хочу, чтобы вы послушали вот это. Но сначала вы дадите мне слово, что нигде, ни в каких своих статьях и вообще никому об этом не скажете ни слова. О’кей?
— Конечно, Грегори. Вы же меня знаете.
— Потому я и пришел. А теперь слушайте.
Он включил эту блестящую игрушку, и я услышал сначала неясный шум ресторанного зала и стук тарелок или чашек, а потом мужские голоса:
«— Хорошо. Допустим, мы дадим вам советские фильмы и телепередачи, — сказал по-русски один из них. — А что взамен?
— А что бы вы хотели? Кроме денег, конечно, — поспешно спросил второй.
— Ну, денег у вас нет, это ясно. Но в таком случае, если мы даем вам фильмы и программы, то вы будете давать экранное время на нашу трактовку мировых событий.
— Надеюсь, это будет не Валентин Зорин? — снова быстро спросил второй.
— А чем вам не нравится Зорин? — усмехнулся первый. — Сделаете телевизионный дискуссионный клуб и будете приглашать и Зорина, и меня, и еще кого-то из наших. Вы же понимаете — кто платит, тот и танцует…»
Тут Грегори щелкнул какой-то кнопкой и выключил диктофон.
— Вот так, — сказал он. — Вы все поняли?
— Конечно. А кто это был?
Грегори отпил свой американский кофе и усмехнулся:
— А вы тоже изменились. В Риме вы не задавали лишних вопросов.
— Извините… — смешался я.
— Какая вам разница, кто это? — сказал Грегори. — Иванов и Рабинович. Важно не кто, а что. Москва хочет через вас вести в Америке свою пропаганду, и нашлись эмигранты, готовые им помочь.
— Но ведь без лайсенса FCC невозможно открыть телеканал! Вы должны им запретить…
— Мы ничего не должны, — перебил он, нахмурившись. — И вообще, CIA не занимается делами внутри страны. Эта пленка сегодня уйдет в FBI, и вы мне дали слово, что ничего не слышали. Вы помните это?
— Конечно, Грегори…
— Все, тогда я пошел. Рая, сколько с меня?
— Что? — издали, из-за кассы, возмутилась Рая. — Если вы хотите меня обидеть на всю жизнь, задайте этот вопрос еще раз.