По грязному полу с грохотом каталась пустая банка из-под пепси. На пустом сиденье рядом с Верой оставленная кем-то «Дэйли Ньюз» крикливыми заголовками сообщала о новом ограблении банка черными бандитами, и размытая фотография, сделанная камерой видеонаблюдения, показывала их фигуры с женскими чулками, натянутыми на головы вместо масок. Радио ржавым фальцетом скороговоркой объявляло остановки — Atlantic Avenue… Fulton Street… LeKolb Street… Потом был такой длинный перегон под Гудзоном, что, казалось, поезд действительно скатывается в ад — безвозвратно, for ever! и Вера уже пожалела, что поcкрядничала на эти несчастные сорок долларов…
Когда полчаса спустя она все-таки выбралась из этой чертовой подземки в райскую прохладу Рокфеллер-центра, нужно было немедленно принять душ и смыть с себя пот и раздражение. Но душа не было в ее магазине. Зато был кондиционер, и Вера включила его на полную мощь так, что и салон с пустым еще прилавком и итальянским диваном, и задняя комната с холодильником наполнились самолетным гулом. Вера открыла холодильник, достала высокую початую бутылку кока-колы и жадно прильнула к ее горлышку. Но не успела сделать и двух глотков, как звякнул колокольчик оставшейся незапертой уличной двери. Едва не захлебнувшись, Вера выглянула в салон — кого там принесло, она же не вызывала ни Марка, ни Виктора!
Стенли стоял в дверном проеме, занимая его своей фигурой, с «дипломатом» в левой руке. Наверное, чтобы войти, ему пришлось даже пригнуться. А теперь он застыл, как атлант, на плечах которого лежал дверной косяк, и своими лучистыми глазами Омара Шарифа спокойно осматривал ее магазин.
— Good morning, — сказал он, увидев Веру.
Поскольку он вошел буквально через минуту после нее, то, скорее всего, он тут давно и был где-то рядом, в соседнем магазине у своего или отцовского клиента. Теперь, не дождавшись ее ответа, он правой рукой неспешно ощупал бронированную дверь, потом осмотрел сигнализацию в уличной витрине, под прилавком и под кассовым аппаратом. Зачем-то попросил открыть еще пустой сейф. Когда его глаза остановились на бутылке кока-колы, Вера, наконец, принужденно открыла рот:
— Хотите коку?
— Да, — просто сказал он.
В задней комнате сесть было не на что, Марк еще не привез стульев, а в салоне был только диван.
— Извините, у меня еще нет ни стаканов, ни чашек… — сказала Вера.
Он молча взял из ее рук кока-колу, сел посреди дивана, тремя глотками опорожнил бутылку, открыл свой черный дипломат и кивнул на место рядом с собой.
— Садитесь, оформим страховой договор.
— Извините, я сегодня без чековой книжки…
— It’s o’kay, чек пришлете по почте. Садитесь.
Она знала, что рядом с ним садиться нельзя, потому что даже вот так, на расстоянии, ее накрыло жаром такого желания, что спазмом свело весь низ живота. Но и не сесть было уже невозможно. Она сглотнула какой-то ком в горле, села подальше от него у бокового валика дивана и обреченно закрыла глаза.
— Что с вами? — услышала она его голос. — Что-то не так? Вам плохо?
Да, все было не так, как она планировала, и ей было так хорошо, что слезы сами покатились из закрытых глаз.
— Что случилось? — снова спросил он. — Я могу вам помочь?
«Можешь, — подумала она, — ты — можешь. Просто протяни руку и обними меня!»
И он — услышал! Хотя она не открывала рта, он действительно протянул свою огромную правую лапищу, обнял ее за талию и, словно котенка, поднял и посадил себе на колени. Да, одним-единственным жестом! А в следующую секунду его мягкие губы уже осушали слезы на ее щеках. И вдруг она с каким-то даже хрипом, одним-единственным выдохом выдохнула всю свою деловую решительность бизнес-вумен, всю свою ненависть к мужчинам, всю свою целеустремленность и далеко идущие планы. И сама открыла губы навстречу его теплым и мягким губам.
Господи, что это было? Что случилось с ней на этом диване? Никогда, ни с одним из трех мужчин, которые были у нее в жизни, у нее не было того, что произошло с этим Стенли! Да, в пятнадцать лет она в летнем пионерском лагере «Приволжские зори» за компанию с двумя подругами добровольно избавилась от девственности, но это вообще не в счет. После того, уже в США, у нее был секс с восемнадцатилетним красавчиком Говардом, чемпионом Бруклина по настольному теннису, а два года назад — с самовлюбленным тридцатисемилетним преподавателем Бруклинского медицинского колледжа и почти одновременно — с Лешей, ее сокурсником и официальным бойфрендом, которого она даже с мамой познакомила. Но, оказывается, это все чушь, ерунда, спортивная разминка перед восхитительным и захватывающим боем.
Впрочем, что говорить! Никакая «Эммануэль» и никакой Марлон Брандо в доисторическом фильме «Последнее танго в Париже» не покажут вам того, что делал с ней этот Стенли на кожаном итальянском диване, на полу, на пустом прилавке и просто на весу, в воздухе! И что она делала с ним…
Словно лопнувшая почка, распахнулась ее зажатая в матке чувственность, словно выпущенный на волю жаворонок взмыли в небо ее душа и неизвестное даже ей самой бешенство ее сексуального темперамента.
Почти сутки — да, ровно двадцать два часа подряд, нон-стоп — они занимались только этим, не выпуская друг друга (а точнее, друг издруга) даже в редкие десятиминутные перерывы на сон. Они не включали свет, не выходили из магазина даже за пиццей, а обошлись одним-единственным сэндвичем, который оказался в его дипломате и который еще в Бостоне его мама завернула ему в пергаментную бумагу. А потом опять было это безумие секса, это пожирание друг друга, эти водопады оргазма и взлеты эрекции…
Когда на следующее утро за Стенли закрылась дверь и он ушел на Гранд-стэйшн к поезду на Бостон, Вера, проваливаясь в сон, знала абсолютно точно, что такое безумие бывает только раз в жизни и больше не повторится никогда.
* * *
— Что с тобой? — спросил Марк Шехтер, когда через два дня она вызвала его за час до прибытия броневика с ювелирным товаром из Бостона.
— Ничего. А что?
— Ты какая-то другая…
Она и сама знала, что двадцать два безумных часа со Стенли сделали ее другой. Так после первого боя солдаты-новобранцы становятся воинами, так американские деревья dog-woods буквально за первые же теплые апрельские сутки расцветают и превращаются в розовые шары. При этом Вера даже от себя скрывала эту метаморфозу и постоянно хмурила брови, стараясь вернуться в прежний образ деловой и бесполой бизнес-вумен.
Но и когда они с Марком раскладывали в витринах — наружной, в окне, и внутренней, на прилавке, — все эти бархатные коробочки и футляры с изящными золотыми и платиновыми колье, браслетами, кольцами, перстнями и серьгами, когда писали к ним ценники или складывали остальной товар в сейф, — даже в эти, безусловно, ответственные рабочие моменты ей вдруг виделись миражи их со Стенли безумных схваток на этом же прилавке, у этой стены или на полу у кондиционера, где они пытались остудить друг друга перед новым соитием. Словно энергия их сексуальных баталий, как шаровая молния, еще носилась в воздухе магазина. И даже поздно вечером, когда она покидала свой магазин, шумно закрывая стальные шторы уличной витрины и стальную решетку входной двери, ей казалось, что там, за дверью, два призрака еще занимаются любовью…