Он включил чайник, сделал чаю, пачку крекеров разделил с псом. Доев, собака запрыгнула на кровать, покружила, пока не нашла подходящую позу, свернулась калачиком и тотчас заснула. Эту кровать присмотрел себе Джексон — ближе к двери (в любой комнате Джексону важнее всего выход), но собака, несмотря на габариты, выглядела замечательно несдвигаемой.
Здоровенной пойманной осой зажужжал телефон в кармане. Два сообщения. Одно — СМС от Марли: дочь спрашивала, нельзя ли ей пораньше получить деньги на день рождения. До дня рождения еще полгода — слово «пораньше» обретало новые невиданные смыслы. В чистом виде корысть, в конце для порядка — «люблю». Джексон решил пока не отвечать — пускай помучится пару дней. Когда дочь была маленькой и бесконечно, навечно обворожительной, он и подумать не мог, что со временем они перейдут к позиционной войне.
Второе сообщение помягче — письмо от Надин Макмастер. «Как дела? — писала она. — Давненько от вас не было весточки». Это сколько же сейчас времени в Новой Зеландии? Плюс двенадцать часов? Раннее утро, значит. Надин Макмастер живет в завтрашнем дне — от одной мысли у Джексона вскипал мозг. Она, пожалуй, из тех, кто встает пораньше, чтобы написать письма. А может, ворочается бессонно, и чем ближе Джексон к черной дыре начала ее жизни («Там пустота», — сказала она), тем острее тревога.
Джексон вздохнул и набрал ответ: «В Лидсе. Завтра встречаюсь с Линдой Паллистер».
Надин Макмастер ответила мгновенно: «Фантастика! Будем надеяться, она сообщит что-нибудь полезное».
— Ага, как же, — сказал Джексон телефону и сам растерялся, услышав в голосе дочерино упрямство.
«Нет, — сказал он ей в последнюю встречу, — тебе нельзя татуировку, сколь угодно „красивую“, и кольцо в пупке, и синюю прядь в волосах, и парня. Особенно нельзя парня».
«Да, — ответил он Надин Макмастер, — будем надеяться».
Дело Надин Макмастер тлело, но не разгоралось. Джексон отчитывался ей уже который месяц, нерегулярно посылал лаконические письма, тотчас провоцируя ответное чириканье о погоде в Крайстчёрче («Снег!») или о том, как «маленький Аарон» первый раз пошел в садик («Честное слово, вернулась домой и разрыдалась»). Надин Макмастер, как и Джулия, питала (необоснованную) любовь к восклицательным знакам. Бойкость, считал Джексон, вообще трудно передать на письме.
Он всегда считал, что новозеландцы — мрачный народ (заграничные шотландцы), но Надин вся аж звенела от бодрости. Конечно, сведения о Новой Зеландии Джексон почерпнул в основном из фильма «Пианино» [72] . В кинотеатре, на заре его (настоящего) брака, еще до ребенка, еще до того, как все пошло наперекосяк. Когда родилась Марли, они брали видеокассеты в прокате и засыпали перед телевизором. Теперь видеокассеты устарели, как и многое другое в мире Джексона.
Однако Новая Зеландия его занимала — не столько, впрочем, из-за Надин Макмастер, сколько из-за дневников капитана Кука, прочитанных в том году; героизм его странствий, его водительства поразил Джексона. Первый человек, совершивший кругосветное путешествие в обе стороны. Рекорд так и не побит, как рекорд «Малларда». «Эндевор» и «Маллард», две совершенные особи.
Само собой, Кук был йоркширец. Поневоле восхитишься его первым вояжем, великолепным вояжем — он хотел пронаблюдать прохождение Венеры по солнечному диску, отыскать мифические южные континенты, — что привел его на Таити, в Австралию, в Новую Зеландию. Сердце дуба [73] . Порой Джексон жалел, что не оставит следа в истории, не опишет новую землю, не повоюет на справедливой войне.
— Радуйся, что у тебя жизнь обыкновенная, — сказала Джулия — Джулия, которая всегда желала хоть в чем-то быть необыкновенной.
— Да я радуюсь, — ответил Джексон. — Я правда радуюсь.
И все же.
Только вообрази, как впервые вплываешь в залив Поверти, устремляешь героический трехмачтовый барк на другой конец света. Новооткрытая земля, где раньше встает солнце. «Вообще-то, знаете, Крайстчёрч во многом довольно английский, — писала Надин Макмастер. — Будет обидно, если он вас разочарует. Приезжайте! Вам понравится Новая Зеландия!» Да?
Последний раз она видела Англию в два года. Что она помнит? Да ничего. А о жизни до удочерения? Ничегошеньки.
Следующая остановка после Лидса — Уитби, излюбленные края Кука. Джексон не отказался бы жить у моря — так и видел себя в старой рыбацкой хижине из корабельной древесины. Сердца дуба. Он бы каждый день ходил с собакой на бодрящую прогулку по пляжу, вечерами выпивал бы пинту со старыми морскими волками. Джексон, друг рыбака.
В Уитби Кук был учеником, там же появился на свет пузатый барк «Эндевор» — каботажное судно, что возило уголь туда-сюда вдоль восточного побережья. Теперь возят балкеры. Джексон застонал. Он ненавидел «Балкера». Детективный сериал. Винс Балкер — не человек, а конструкт, коктейль из всего дурного, смешанный командой сценаристов и одобренный фокусной группой.
«Мамуля говорила, меня сначала звали Шерон Костелло», — писала Надин. Приемные родители — бездетная пара из Харрогита, доктор Иэн Уинфилд, педиатр больницы Святого Иакова в Лидсе, и его жена Китти, бывшая фотомодель. Уинфилды переименовали Шерон в Надин.
«Мамуля уже умерла — рак легких, не лучший способ уйти, — и, по-моему, мне можно задаться вопросом о моем „происхождении“», — написала Надин Макмастер. («Любит она углубляться, а?» — сказала Джулия.) Джексону казалось, что ответ на вопрос Надин Макмастер разумнее было поискать до смерти матери, но он ни слова не сказал.
Пять лет назад Надин Уинфилд вышла за Дейва Макмастера («у него процветающее агентство недвижимости») и бросила преподавать географию в средней школе, дабы воспитывать маленького Аарона и еще не родившегося второго ребенка («Кальмарчика, как мы ее зовем!»). Поначалу, писала она, ей было просто любопытно. Хотелось бы побольше рассказать детям об их генеалогии. «Когда рождается ребенок, задумываешься о генетике, и, хотя моими „настоящими“ родителями навсегда останутся мамуля с папулей, мне все равно любопытно… знаете, бывает — как будто что-то потеряла, но не знаешь что».
Дурные гены Джексона, которые унаследовала Марли, обузданы (надеялся он) умеренной генетикой Джози. Но вот что ждет Натана? У Джулии не только легкие ни к черту. Вся ее семья возмутительно дисфункциональна — готические романы отдыхают. Родители на детей плевать хотели, три сестры умерли — старшая, Сильвия, покончила с собой, Амелия от рака, а малышка Оливия убита — Сильвией. Был еще один младенец, Аннабель, прожила всего несколько часов, и вместе с ней в могилу вскоре легла мать девочек.