Отчего мужчины убивают женщин? Столько лет прошло, а Джексон так и не знает ответа. И не уверен, что хочет знать.
Он наскоро принял душ, приоделся и повел пса на вечернюю прогулку, чему опять предшествовала морока с рюкзаком. Может, купить сумку поменьше, рюкзак для терьера, — наверняка в «Дай лапу» продают. Сначала он сунул собаку за пазуху и застегнул куртку — нет, смахивает на беременного. Ну и видок. Мужчинам не идет.
Собака оставила на земле дымящуюся бурую колбаску, и Джексон устыдился — пришлось вынуть из урны старую газету и убрать. Раньше он об этом не задумывался, а теперь сообразил, что придется купить инвентарь, чтоб убирать дерьмо. Первый серьезный минус в обладании собакой.
Он отнес пса в номер — тот сфинксом улегся на кровати и печально воззрился на Джексона. Этот трагический сиротливый взгляд Джексон ощущал всю дорогу до лифта, мимо портье и на улицу. Может, стоило включить псу телевизор?
Снаружи он сообразил, что зверски проголодался. С утра выпил кофе и съел сэндвич в кафе при аббатстве Кёркстолл, а с тех пор ничего. Он отправился на поиски пропитания и очутился в итальянском ресторане, похожем на оранжерею, где выпил полграфина кьянти и съел тарелку посредственной пасты, а затем устремился на зов ярких огней. Все дальнейшее отчасти заволокло туманом. Увы.
* * *
Проснулась в темноте, сколько проспала — непонятно. Показалось, что снова дома, в своей постели. Отнюдь не сразу вспомнила, что она в коттедже «Синий колокольчик». Тилли скучала по лондонскому гулу — он ее убаюкивал. А тут темно. Слишком темно. Темно и тихо. Неестественно.
Тилли села и прислушалась, но тишину ничто не нарушало. Временами Тилли различала в ночи тишайшие шорохи, скрипы и всхлипы, словно вокруг коттеджа вовсю кипела таинственная дикая жизнь. Иногда просыпалась от ужасного пронзительного вскрика, — видимо, какую-то зверушку приканчивала лиса. Тилли всегда представляла лис в клетчатых жилетах и бриджах, в шляпе с пером. Видимо, это из детской книжки. В детстве она видала диораму с чучелами зверей, переодетых людьми. Лани в платьях и мантильях, олени — денди или сквайры, музыкальный квартет с миниатюрными инструментами. Кролики были слугами в чепцах и фартуках. Малюсенькие крольчата лежат в постельке, уснули навечно — сердце разрывается. Зрелище отвращало, но и завораживало и в воображении Тилли жило потом многие годы.
Но сегодня ни кроличьих полек, ни мышиных кадрилей, лукавый мистер Лис не покоряет целый курятник — тишина так глубока, так темна, словно звучит иное измерение, а не выключили шумы в этом.
Тилли неуклюже выкарабкалась из постели, подошла к раскрытому окну. Раздвинула занавески — надо же, в окне спальни коттеджа напротив горела свеча. Иисус велит сиять чистым ясным светом [89] . У кого-то бдения, кто-то сигнал подает? Поздно ложатся, рано встали? В свече прочитывался некий смысл помимо огня, но Тилли его не понимала. Как свеча в ночи гореть и светить при этом.
Потом невидимая рука взяла свечку и унесла от окна. Полыхнули тени, зависли по стенам, и комната вновь погрузилась во тьму.
Снова проснулась. Бежала за маленькой девочкой, все бежала, бежала, по бесконечным коридорам, вверх-вниз по лестницам, никак не могла догнать. А потом она стала маленькой девочкой и держала за лапку крольчонка. Они бежали что есть духу, рука в лапе, спасались от гигантской трески. Треска плыла по воздуху, гибкая, сильная, серебристое тело хлыстом билось об углы на поворотах. Вот ведь чепуха какая — поневоле задумаешься, откуда берутся сны. Крольчонок ужасно закричал, когда большие уродливые губы трески сомкнулись на его хвостике. Крольчонок, поняла Тилли, — это ее ребенок. Тот, которого она потеряла много лет назад. Проснулась, услышав, как чей-то голос произнес: Кто-то ведь должен помочь, Матильда. Треска, что ли, заговорила? С таким светским акцентом — от трески не ожидаешь светского акцента. Конечно, не ожидаешь, что треска вообще заговорит. Лишь снова задремывая, Тилли поняла, что это голос преподавательницы из театрального колледжа Фрэнни Эндерсон.
* * *
Трейси выудила из сумки венские трюфели. Купила в «Торнтонсе», в прошлой жизни. В жизни иной. До Кортни. До эры Кортни.
Включила телевизор. Трюфели растаяли и слиплись. На вкус, впрочем, такие же — главное не смотреть. «В Британии есть таланты» давно закончились. Она поискала кино по кабельному — из пристойного нашелся только неуместный в текущем сезоне «Эльф» [90] . «Эльфа» она записала на «Скай-плюс» для Кортни. Нажать красную кнопку «запись» — все равно что слово дать. Они, конечно, тут не задержатся и посмотреть не успеют, но ведь важно внимание.
Если б жизнь Кэрол Брейтуэйт не оборвалась так внезапно, она бы, может, сидела сейчас на диване, задрав ноги, со стаканом и сигаретой, листала бы шестьсот каналов, не находя ничего достойного просмотра. Вряд ли в прошедшие годы ей выпала бы интересная жизнь — но кому она выпала? Однако Кэрол Брейтуэйт давно умерла. Казалось бы, исчезла навеки — но нет, имя-то осталось. Дверца шкафа распахнута, коробку вытащили, подняли крышку. Зачем Линде Паллистер говорить о Кэрол Брейтуэйт?
Линда всю жизнь проработала в службе опеки, наверняка повидала худшее, на что способны люди. Трейси видела худшее, да еще с горкой. И все, что видела, ее замарало. Грязь, одно слово — грязь. Массажные салоны и стрип-клубы — это еще цветочки, а ягодки — жесткие DVD, на которых люди совершают друг с другом невыразимое. Безнравственность любого сорта — мозг плавится. Молоденькие девчонки, продающие души вместе с телами, дешевые бордели и сауны, невероятные пороки, девчонки на крэке, за десятку готовые на все. На что угодно. Арестовываешь девочек за приставания, видишь, как они возвращаются прямиком на улицы; иностранки, которые думали, что едут работать официантками и няньками, а оказались под замком в убогих номерах, целыми днями обслуживают одного мужчину за другим; студентки, работающие в «клубах для джентльменов» (ха!), чтобы расплатиться за образование. Свобода слова, либеральные доброхоты, права личности — пока больше никто не страдает. Бу-бу-бу. И вот до чего дошло. Рим при Нероне.
Зло ведь не знает границ. Что тут поделать? Начать с одного ребенка.
1974 год: канун Нового года
Ужин с танцами в «Метрополе», все в смокингах. В помощь каким-то детям — больным, глухим, слепым. Рэй Стрикленд так и не разобрался — знал только, что дорого.
— Благотворительность начинается дома, — говорила его жена Маргарет. Рэй не совсем понимал. Маргарет была женщина добрая. — Пасторская дочка, — говорила она. — Нас учили, что мы обязаны помогать тем, кому повезло меньше.