Мать Коди села на край кровати, включила лампу и стянула покрывала, обнажив голову мальчика. Он прикидывался спящим, сжимая веки слишком сильно.
— Коди, почему ты не сказал мне о том, что случилось вчера? — спросила она.
— Ничего не случилось, — ответил он.
Открылся один глаз. Его мать дала ему очки, заклеенные прозрачным скотчем. Он сел и надел их, захлопав глазами из-за зажженного света.
— Привет, Коди, — нежно сказала Энн. — Я беспокоилась за тебя сегодня. Как ты себя чувствуешь?
Он потер нос, пожал плечами, потом притянул колени к груди и крепко обхватил их руками.
— Твоя мама говорит, тебе было плохо.
Она видела, как маленькие шестеренки уже закрутились в его голове, и он думал о том, что она все знает и сейчас сама расскажет, в чем ему надо признаваться.
— Я знаю, что произошло вчера в парке, — сказала Энн. — Я говорила с Вэнди и Томми.
— Почему ты мне не сказал, Коди? — спросила мать с болью в голосе.
Коди посмотрел на нее, потом на Энн, потом — вниз и почесал лодыжку сквозь красную пижаму.
— Миссис Роч, — сказала Энн. — Можно мы с Коди поговорим вдвоем несколько минут?
Рене Роч, сомневаясь, разумно ли это, тем не менее поднялась и ушла. Энн села на край кровати, в ногах у мальчика, не желая его стеснять.
— Это, наверное, страшно — ни с того ни с сего наткнуться на труп. Ужасное зрелище. Я бы точно убежала, если бы увидела такое.
Она увидела, что он немного расслабился. Если уж она говорит, что убежала бы, то когда убежал он, это не так уж и стыдно.
— Я убежал, — тихо признался он.
— Я тебя не виню. Меня бы тошнило. Как и многих, я думаю.
— А Томми тошнило?
— Он был очень расстроен.
С минуту он думал.
— Могу поспорить, Дэнниса не тошнило.
— Я не знаю, — призналась Энн, и ее мысли вернулись к тому, что сказала Вэнди, — Дэннис трогал мертвую женщину. Потом она подумала о том, что сама видела в лесу, — Фрэнка Фармана, который позволял своему сыну разгуливать по месту преступления, как по детской площадке, и с интересом следить за происходящим. — А ты как считаешь?
Коди покачал головой, отведя глаза и скривив рот. Это нельзя было назвать выражением восхищения перед героем, которого она ожидала. Оно совсем не подразумевало: «Дэннис крутой, Дэннис не испугался, вот бы и мне быть, как Дэннис».
— Почему ты так считаешь, Коди?
Он пожал плечами.
Она не стала торопить его.
— Ты хотел бы что-нибудь сказать мне о том, что произошло вчера?
Он подумал над ее словами. Потом посмотрел на свои босые ноги, а затем пальцем вернул съехавшие очки на место.
— Мы обсуждали это в классе, — продолжила Энн. — Говорили о том, что иногда случаются плохие вещи, очень плохие. И трудно понять, почему одни люди делают что-то настолько ужасное с другими людьми.
— Потому что они сумасшедшие, — сказал Коди.
— В некоторых случаях. И когда мы слышим о таких страшных, кошмарных вещах, у нас появляется ощущение, что мир далеко не безопасное место. Ты понимаешь?
Коди медленно кивнул. Толстый терьер носом открыл дверь в комнату, запрыгнул на кровать, обнюхал мальчика, прошелся до конца кровати и пять раз обернулся вокруг себя, прежде чем лечь.
— Ты тоже об этом думаешь? — спросила Энн. — А если ты снова выйдешь в мир, что-то подобное случится и с тобой?
Он долго думал и решил не отвечать ей, что само по себе уже было ответом. Она не могла его винить. Он увидел самое худшее из того, что один человек может сделать с другим. Это преступление тронуло всех, чьих ушей достигла весть о нем. Каждая женщина в Оук-Нолле отныне крепко-накрепко будет закрывать окна и двери. Как убедить десятилетнего мальчика, что насилие обойдет его стороной?
И почему он вообще станет ей верить? Он едва знал ее. Если говорить честно, его она знала меньше, чем Томми и Вэнди. Он не был хорошим или прилежным учеником. Единственное внимание, которое он привлекал к себе, было отголоском разрушительного поведения Дэнниса. Ей было стыдно, что она не узнала его лучше; она задумалась о том, сколько еще детей остаются на периферии ее внимания.
— Эта курочка так вкусно пахнет, — сказала она, поднимаясь. — Может, покушаешь?
Он снова не ответил. Энн чувствовала, что он до сих пор обдумывает предпоследний вопрос, который она задала ему, до сих пор сомневается, открыть ли ей то, что она никак не могла из него вытянуть. Он должен был все ей рассказать.
— Если решишь, что хочешь поговорить об этом, — сказала она, — не бойся, подойти ко мне, Коди. Или скажи своей маме. Ты не должен держать это в себе.
Энн повернулась, направляясь к двери, сделала один шаг, потом другой. И тут Коди Роч сказал такое, что Энн объял могильный холод.
— Дэннис сказал, в чаще были еще трупы.
Энн медленно повернулась к нему.
— Что ты хочешь сказать, Коди? Он говорил тебе это вчера? После того, как нашли тело?
Коди Роч побелел, как простыня, его огромные за увеличивающими стеклами очков глаза стали одного размера с ними.
— Это было раньше, — тихо сказал он.
Энн вернулась к кровати и села.
— Я не понимаю. Когда он тебе об этом рассказал?
— Давно. Мы были в чаще и играли в коммандос, и он сказал мне, что там есть мертвые люди.
Если бы он сообщил ей об этом два дня назад, Энн решила бы, что Дэннис сказал это просто для эффекта. Но, как оказалось, как минимум один труп в лесу был найден.
Может быть, Дэннис бывал там когда-то один и видел происходящее? Краешком глаза она заметила, что Коди внимательно смотрит на нее, ожидая, что она скажет что-нибудь, но она не знала, что сказать.
— Вы думаете, Дэннис убил ту женщину? — прошептал он.
— Нет, — заверила она. — Нет, конечно, нет. Что конкретно он тебе говорил? Что видел какое-то тело?
— Он сказал, что там зарыты люди, они гниют в земле, и мы бегаем по ним и наступаем на них. И что там была эта женщина!
Необходимо позвонить детективу Мендесу. Если Дэннис что-то видел… Интересно, рассказал ли он что-нибудь отцу… и передал ли тот детективу Мендесу?
— Мне страшно, — признался Коди.
Энн посмотрела на него: мальчик свернулся калачиком в своей красной пижаме.
— Чего ты боишься, Коди?
Он сглотнул.
— Дэнниса.
— Дэннис не убивал ту женщину.
— Откуда вы знаете?
Потому что Дэннис — одиннадцатилетний мальчик и уж, конечно, не способен на такое. Но Энн ничего Коди не сказала. Вместо этого она ответила ему одной из тех стандартных фраз, какие всегда есть в запасе у взрослых, когда они не хотят или не знают, как сказать правду: