— Думаю, мы нашли то, что искали, — сказал он. — Несколько миль в другую сторону. Поселок под названием Каскад-Фоллс. Он давно уже заброшен, но один житель там точно есть. Парень из кафе говорит, что это женщина по фамилии Андерс.
— Верно, — сказал Том. — Патриция Андерс. Это она.
— Слава богу. Что ж, за дело, друг мой.
В течение получаса они ехали по шоссе на север, а затем свернули в сторону гор. Дорога вскоре начала сужаться, словно ручей по мере приближения к истоку. В свое время ее проложили застройщики, чтобы можно было добраться до участка земли, который они пытались продать, и вскоре обе ее стороны поросли густыми деревьями.
— Похоже, здесь почти никто не ездит, — весело сказал Хенриксон.
Том смотрел в окно, думая о том, что могло заставить кого-то жить в подобном месте. То и дело на деревьях вдоль дороги попадались таблички. Можно было купить здесь кусочек земли и приехать сюда жить. И что потом?
Наконец Хенриксон остановил машину и выключил двигатель. Впереди по левую сторону дороги виднелись ворота, а на прибитой к ним доске — фамилия Андерс.
Выйдя из машины, они откинули щеколду на воротах и пошли по извивавшейся среди деревьев тропинке. Ярдов через двести впереди появился маленький домик. Когда они наконец дошли до него, Том уже начал сомневаться, туда ли они попали. Дом выглядел мрачным, холодным и пустым, несмотря на горевший над дверью свет.
— Не очень-то похоже на дом, — сказал он.
Строение скорее напоминало хижину с крыльцом.
Оно представляло собой квадратное бревенчатое сооружение с навесом для автомобиля с одной стороны. На двери, на уровне пояса, была выжжена цифра 2. В верхней ее половине имелись четыре маленьких стеклянных окошка, но плотная занавеска не позволяла заглянуть внутрь.
Хенриксон постучал в дверь.
— Тесновато тут, это уж точно.
На стук никто не ответил, и он постучал снова. Том тем временем поднялся на небольшой холм перед домом. В двадцати ярдах от него среди деревьев стояла еще одна хижина, но та была темной и слегка заросшей. Пройдя чуть дальше, он увидел маленький замерзший пруд, а за ним — ряд деревьев.
Он прошел дальше, и ему показалось, что он видит по другую сторону еще одну хижину. Он хотел было позвать Хенриксона, но почему-то не стал этого делать и пошел обратно.
Хенриксон стучал в дверь в четвертый раз.
— Никого нет дома, — сказал он. — Видимо, она в Шеффере, наслаждается жизнью большого города. Жаль, конечно. Однако… — Он посмотрел на часы. — Время идет. Вы говорили, что до того места, где вы были, от ее дома довольно далеко. Возможно, сегодня уже не стоит туда идти — ведь нужно еще и возвращаться обратно.
Он подошел к одному из двух небольших окон в боковой стене. На них тоже были занавески, но более тонкие. Том попытался приглядеться, но не смог ничего различить внутри.
— На сегодня хватит, — решил Хенриксон. — Поехали в город, отдохнем. Возможно, удастся узнать номер телефона этой женщины и договориться с ней на завтра. Пока что я голоден как волк. Без обид.
Том в последний раз посмотрел в окно, а затем направился по дорожке назад к воротам.
Лишь когда они вернулись к машине и шум двигателя стих за деревьями, занавеска на входной двери отодвинулась.
Убедившись, что незнакомцы уехали, Патриция отперла дверь и вышла наружу. Некоторое время она стояла, прислушиваясь, но услышала лишь то, что слышала всегда, находясь дома, то есть ничего, если не считать ветра осенью, или птиц весной, или насекомых летом. Но это не были посторонние звуки.
Судя по следам на снегу, двое прошли по дорожке и обошли хижину кругом. Она поняла, что один из них, кроме того, проследовал несколько дальше.
Она прошла вдоль цепочки следов, ведших через небольшой подъем к озеру. Через несколько ярдов следы заканчивались. Патриция заметила, что, если только незнакомец не был чересчур ненаблюдателен, он наверняка должен был увидеть строение на другой стороне озера. Однако она не слышала, чтобы он что-либо крикнул или упомянул об увиденном второму. Это вовсе не обязательно должно было что-либо означать. Вполне возможно, он просто замерз, устал или проголодался. Так или иначе, это было несущественно. Во второй хижине не было ничего, кроме инструментов, сырости и воспоминаний о неожиданном приступе страсти, охватившем их с Биллом одной зимней ночью, когда они собирались латать крышу.
Она подошла к небольшому пруду, за которым начиналась давно запущенная часть их участка, села на скамейку возле большого дерева в нескольких ярдах от берега и посмотрела на замерзшую гладь воды.
— Они пришли, — тихо сказала она. — Что мне делать?
Он не ответил. Он никогда не отвечал. Он даже не знал, что она имеет в виду. Но она всегда спрашивала, на всякий случай. Мужчинам нравится ощущать собственную причастность к происходящему.
Через месяц после смерти Билла Патриция оказалась в странном мире, в котором все будто бы развалилось, а затем было собрано снова, вот только не совсем так, как надо. Холодильник казался пустым, потому что был заполнен лишь необходимыми продуктами, без тех деликатесов, которые то и дело неожиданно привлекали внимание ее мужа. Она помнила, что на листах бумаги изначально не было никаких набросков, что на конвертах, счетах и чеках не появлялись сами собой рисунки деревьев, кошек и кораблей. Без них они выглядели странно. Тяжелее всего было ощущать, что она уже не может общаться с людьми, как прежде. Она могла поговорить с почтальоном, поболтать в очереди на рынке, но она уже не могла сказать, что у Неда странный нос, или, повернувшись к кому-нибудь, напеть мелодию из какой-то глупой рекламы, вызвавшую у нее улыбку. Из-за этого люди начинают думать — мол, у несчастной старухи не все дома, как это печально, надо что-то делать. Что случилось — то случилось, и прошлого не вернуть, как не вернуть каплю дождя, упавшую на горячий асфальт. И никого оно больше не интересовало, кроме нее самой.
Вскоре она начала понимать, что наградой за очередной прожитый день для нее стала возможность увидеть день завтрашний. Долгие часы тянулись один за другим, и к вечеру она уже не ожидала от следующего дня ничего нового, зная, что он принесет в точности то же самое. В конце концов у нее возникло ощущение, что никакого завтра не существует вообще и вся ее жизнь — одно лишь бесконечно тянущееся сегодня. Что ей оставалось делать? Сопротивляться не имело никакого смысла. Если ты бросаешь курить и внезапно чувствуешь, что уже сыт по горло и возможность не курить завтра не является достаточной наградой за то, что ты не курил сегодня, то можешь, разозлившись, отправиться в магазин, купить пачку сигарет, открыть ее и насладиться табачным дымом, одновременно испытывая чувство разочарования, поражения и вины. Однако смерть таким образом не обманешь. Нельзя сказать: «К черту. Верни моего мужа обратно». Люди это понимают, на подсознательном уровне. Они не пытаются испытывать судьбу, зная, что если потребуют подобного и получат отказ, то окончательно сойдут с ума. Они смиряются с мыслью о том, что выхода нет, что ничего не поделаешь и любимого не вернешь; его нельзя снова достать с кухонного шкафа или из-под ванны, словно случайно заброшенную игрушку, нельзя стряхнуть с него пыль, провести пальцами по волосам и нежным поцелуем вновь пробудить его и весь мир к жизни, словно все случившееся было лишь дурным сном или глупой фантазией.