В любом случае, это была хорошая новость. Отношения между Монро и Дугом вполне могли вернуться в норму в той или иной степени. Нина сперва не на шутку возмутилась, узнав, что Дуг вел дела с Джоном за ее спиной, но это ничего не значило по сравнению с преимуществами, которые мы в итоге получили. Коннелли еще раньше сумел устроить так, что никакого участия в событиях, случившихся в лесу к северу от Шеффера, мы якобы не принимали. С точки зрения закона мы уехали из города сразу после того, как женщина-врач обработала мое плечо. В лес отправились только шериф и его помощник. Одним из пилотов вертолета был племянник Коннелли, так что на их молчание можно было рассчитывать.
Коннелли забрал наши пистолеты, чтобы не было проблем с баллистической экспертизой пуль, извлеченных из тел убитых и Пола. Пистолет, найденный в машине, которой пользовались «соломенные люди», с большой долей вероятности должен был связать убийцу в очках с выстрелами, ранившими Чарльза Монро.
Патриция Андерс в любом случае подтвердила бы слова Коннелли. Она явно была старой стреляной птицей, и, как мне показалось, у нее с шерифом имелись какие-то общие дела. Мне также было интересно, откуда он точно знал, куда именно следовало идти в лесу. Впрочем, не важно. Каждый имеет право на свои тайны.
— Где Пол?
— В хорошо охраняемой больнице в Лос-Анджелесе. Тамошние врачи чешут в затылке, не понимая, каким образом он сумел выжить.
Почему-то я знал, что он все еще жив. Останется ли он в живых — от меня уже никак не зависело. Наверное, так и должно было случиться. Бог любит детей, пьяных и лишенных рассудка.
Нина улыбнулась.
— Думаю, на самом деле Монро быстро поправляется потому, что наконец-то заполучил того, кто известен ему как «Мальчик на посылках», и знает, что тот лежит сейчас искалеченный в больничной палате под присмотром вооруженной охраны. Наконец-то Чарльз раскрыл это преступление, и проблем у него теперь будет намного меньше.
— Надеюсь, и у тебя тоже?
— Увидим, — тихо ответила она.
Я посмотрел на дорогу, потом на нее.
— Что? — спросил я. — Что не так?
Она покачала головой.
— Собственно, ничего особенного. Дуг рассказал мне кое-что про ту девушку, Джин, с которой я разговаривала на прошлой неделе. Два дня назад она пошла на вечеринку в каком-то большом доме на Малхолланд-драйв. А теперь она в больнице, с ожогами от сигарет и сломанной челюстью.
Она уставилась в ветровое стекло, и взгляд у нее был усталый и грустный.
— Ну почему мы такие?
Я не знал, что ответить.
К пяти часам мы добрались до Кэннон-Бич. Мы медленно проехали через город, который представляет собой всего лишь несколько рядов симпатичных деревянных домиков, по главной улице с рынком и несколькими магазинчиками, а затем свернули на восток. Было темно, шел дождь, и вокруг не было ни души, как обычно в это время года. Но на северной окраине городка мы нашли гостиницу под названием «Дюны», которая вполне нас устроила. Самое главное, что над входом висела вывеска «Есть свободные места». Судя по пустой автостоянке, большая часть заведения была предоставлена исключительно в наше распоряжение.
Мы сняли две комнаты и стали обустраиваться.
Моя комната находилась на третьем этаже — просторная, с дровяным камином в одной из стен. Всю дальнюю стену занимало большое окно, выходившее на море. Сейчас за ним не было видно ничего, кроме темноты, но я все же сел за стоявший возле окна столик и выпил пива. Повинуясь некоему импульсу, я достал свой ноутбук — ноутбук Бобби — и вставил телефонный кабель в розетку. Вызвав браузер, я набрал адрес.
Несколько секунд спустя на экране появился сайт Джессики. Он все еще был на месте — видимо, веб-папаша так и не озаботился тем, чтобы его убрать. Возможно, это его вообще не волновало — кто заметит несколько лишних мегабайт на находящемся где-то сервере? Они просто останутся в эфемерной виртуальной памяти вместе с другими словами и картинками из Сети. Что это — бессмертие? Нет. Бессмертие — это когда ты действительно никогда не умираешь. Но все же это хоть что-то — одновременно и лучше, и хуже, чем вообще ничего.
Главная страница с фотографией улыбающейся Джессики. Неработающая ссылка на веб-камеру. Еще одна страница, где она писала о своем увлечении — сочинении песен, чем, судя по всему, объяснялось присутствие гитары, и несколько неподвижных кадров в качестве образца. Лишь на одном из них она была полуобнаженной, и я быстро пропустил его. Куда больше о ней говорили другие — фотографии молодой женщины, живущей своей жизнью, сидящей перед телевизором или читающей журнал. Какой она была на самом деле, до того как превратилась в холодный труп, лежащий в одной из ячеек лос-анджелесского морга. Я все еще никак не мог избавиться от мысли о том, что видел ее тогда в лесу, но понимал, что это всего лишь игра моего воображения.
Немного повозившись с хакерскими инструментами, я проник в папку на самом сервере и скопировал ее содержимое на свой компьютер — на случай, если тому типу все же придет в голову ее очистить. Закончив, я заметил в числе прочих текстовый файл и открыл его. Он оказался коротким — несколько дневниковых записей, на которые она, видимо, решила не оставлять ссылку с сайта. В любом случае, у ФБР они наверняка и так имелись, да в них и не было ничего такого, что могло бы помочь. Последняя запись была датирована за три дня до ее смерти. В ней говорилось про какого-то Дона, которому, как ей казалось, она немного нравилась, и о том, что, может быть, стоило бы ему позвонить.
Закрыв ноутбук Бобби, я некоторое время думал о нем самом, навсегда оставшемся где-то глубоко в моих мыслях. Именно туда уходят все наши близкие — на кладбища у нас в головах. Они там, хотя их и невозможно увидеть, куда ни поворачивайся. Но мы всегда помним о поступках, которые они совершали, и о том, какими людьми они были. Они всегда с нами, и время от времени можно нанести им визит, чтобы они не чувствовали себя столь одиноко.
На следующее утро я проснулся поздно. Дождь прекратился, зато усилился ветер. Из окна теперь можно было увидеть длинную полосу пляжа — серый песок, серая вода, серое небо — среди скалистых утесов.
Чуть позже ко мне в дверь постучалась Нина.
— Не хочешь прогуляться?
— Что, сегодня такой прекрасный день?
Мы побродили по пустынным улицам, выпили кофе, посмеялись над дурным вкусом местных архитекторов. Несколько часов провели на песке, одни во всем мире, то вместе, то по отдельности. Мы смотрели, как большие волны разбиваются о камни, наблюдали за отважными птицами, возбужденно кружившими посреди грозового хаоса у нас над головой. К середине дня ветер усилился настолько, что можно было стоять с вытянутыми руками и опираться на воздушную стену, полностью ей доверившись, что мы и делали посреди песчаного вихря, чувствуя, как весь мир вращается вокруг нас.
Когда снова пошел дождь, мы нашли укрытие у подножия высоких скал и уселись там на небольшом расстоянии друг от друга, глядя на море. Именно тогда я понял, почему мы реагируем на шум волн, звук дождя, шелест листьев. Потому что они не имеют никакого смысла, никак с нами не связаны и никак нам не подчиняются. Они напоминают нам о том времени в самом начале нашей жизни, когда мы не понимали окружающих нас звуков, лишь воспринимали их собственными ушами. И потому они приносят нам блаженный отдых от бесконечных жалких попыток изменить мир. Мы любим этот не несущий никакой информации шум, позволяющий хоть на время забыть о необходимости действовать, строить планы, познавать что-то новое и изменять его под себя. Как только мы подобрали первый предмет, который использовали для определенной цели, это стало для нас огромным шагом вперед, но вместе с тем и проклятием. Способность создавать орудия подарила нам мир — и нанесла непоправимый вред нашему разуму.