Взял прикроватную лампу, снял абажур, уложил ее на пол, горящей и давно и уже раскаленной электрической шестидесятиваттной лампочкой – на край тюля. Абажур кинул рядом. Будто тот соскочил, когда лампа падала. Шире открыл окно. И дверь распахнул. Чтоб приток воздуха был, когда тюль, да еще и пыльный внизу наверняка, начнет гореть. А начнет он быстро.
Картинка для следаков: Мэр, падая с кровати, рукой лампу скинул. Нечаянно. Импульсивно.
Можно, конечно, подождать, когда загорится, но времени вообще-то нет. Загорится, загорится, вон уж и дымком потянуло…
А домашнего наводнения в этот раз не случится. Лишнее. Огонь, вопреки сказкам и логике, воду победил. Может, в другой раз, кто знает…
Пожар лучше издалека наблюдать.
И вышел Пастух так же тихо, как вошел. И в доме тоже было тихо. Только в комнате Мэра что-то потрескивало, и какие-то сполохи видны были сквозь закрытую Пастухом стеклянную дверь. А метрах в четырех от комнаты Мэра увидел приоткрытую дверь. Тоже комната. Чья-то. Может, мифического для Пастуха двенадцатилетнего сына. И доселе мифического: темно в той комнате было.
Пастух не рискнул идти через задний вход: охранник дремал, но, как говорил Комбат, мышей чуял. Не стоило рисковать. Прошел на террасу – двери в сад не были заперты. А и то понятно: Хозяйку ждут с минуты на минуту, а она через задний ход не пойдет. Западло ей, гордой.
Пригибаясь, быстро миновал темный соседский участок, перекинул тело через забор, потом еще раз применил гимнастические навыки и оказался на участке, где спала стройка. Выбрался на улицу, намеренно неторопливо дошел до калитки на пляж, вышел, запер ее отмычкой. Потопал вдоль Реки – ночной странник, которому почему-то не до сна. Никого на берегу не было, ни души. Размахнулся и закинул полиэтиленовый пакет с ненужным теперь грузом чуть не на середину Реки. Гранату, бывало, и дальше кидал. Пошел к любимому своему месту лежки – на горушке у леса. Присел на корточки, стал смотреть. И без прибора ночного видения все – как на ладошке.
Сигнализация, ясный пень, сработала штатно. Пастух еще только расположился на насиженном месте, а и без бинокля видно было, как зажглись прожектора на главных воротах, как толпой бежали к дому Мэра охранники, как толпились они на участке бессмысленно и тупо, потому что второй этаж горел, как в кино – мощно и, что уж тут кривить душой, красиво.
Пожар – это всегда красиво. Если чужое горит…
А пожарные машины, три сразу, вопя сиренами и мигая синими маячками, уже врывались в ворота, катились по улицам поселка. Охранно-пожарная система сработала достойно. Вот и первая пожарка въехала на участок, подминая забор, мужики быстро и споро раскручивали шланг, пошла на огонь струя воды, и почти сразу – вторая, потому что и второй экипаж тоже быстро сработал, и пламя начало отступать под натиском воды, сжиматься, но – поздно: крыша, еще охваченная огнем, стала рушиться – не сразу, а по частям, по кусочкам…
И никого, видел в бинокль Пастух, не выносили из пожара. Ни живого, ни мертвого.
А тут, как в блокбастере с трагическим финалом, в распахнутые ворота поселка влетела знакомая Пастуху машина с богиней на капоте, на бешеной для поселковых улочек скорости домчалась до уже угасающего пожара, из нее выскочила женщина и бросилась в дом – или что там от него осталось, ее перехватили не то соседи, не то охранники, держали, а она что-то кричала, неслышное для Пастуха, но он легко мог представить – что, и неслучайный новый знакомец его по имени Первый стоял рядом с обезбашенной от горя женщиной и не знал, что делать.
Пастух посочувствовал ему.
Но пора пришла мотать отсюда. Не досматривать же все до конца, не кино. Дело сделано, а побочные эффекты его не интересуют. Второй час ночи. Время мертвых. Он, Пастух, чужой здесь. И чужое горе – не его горе. Он просто сделал дело. Первое. А впереди – еще четыре. Надо ехать, тормознуть у заправки где-нибудь на выезде на южную трассу, на дорогу в южный город, лежащий на перепутье от Великого Хребта и Большой братской Страны, которая прежде была частью умельцами разрушенного и уже почти забытого Союза Народов.
Там, в этом городе, жил один общительный человек, молодой еще, чуть постарше Пастуха, а уже достойно представлял большую газовую Империю, любил выпивку, праздники, баб и, конечно, деньги.
Но о нем – по приезде. Там и почитаем подробно, что он и кто он.
А пока надо заправиться и поспать – хотя бы пару часов. До рассвета. Светает еще рано.
Выехал из Города-на-Реке в начале седьмого утра.
Сотня в час – не самая быстрая езда, но менты, как известно, не дремлют даже в такую рань. Сразу за первым на пути районным городком – одним, кстати, из древнейших, поминаемым в писцовых книгах аж в семнадцатом веке, Пастух увидел на обочине пацанчика. Тот стоял у трассы, как у быстрой реки, просто смотрел на текущую мимо дорогу и, не исключено, чего-то ждал. Просто ждал.
Пастух трепетно относился к детям, особенно – к подросткам. Жизнь так заставила. Или обучила. И не терпел же никогда никого в салоне, а уж если и рулил далеко – тем более, но тут прижал тормоз и, гася скорость, подъехал к парню.
Батя в детдоме сказал бы в подобном случае: медведь в лесу издох. То есть поступок Пастуха – из ряда вон для него. При чем здесь медведь и с какого ляда ему подыхать – Батя не объяснял. Темна вода во языцех…
Опустил стекло.
– Потерялся? – бессмысленный вопрос, но иного не сложилось.
Парень подошел к машине, заглянул в салон. Смотрел на Пастуха и молчал. Лет двенадцать ему на глаз было, Пастух умел угадывать возраст детей – от пяти и выше, жизнь с младшим братом обучила, тот на его глазах вырос. А до поры – и на руках.
– Чего молчишь?
– Думаю, – сказал мальчик.
– Нашел время и место… Тебя подвезти куда-нибудь?
Не хотел, не умел, а спросил-таки.
– А куда вы едете? – логично полюбопытствовал мальчик.
– Далеко. Город-в-Степи. Слыхал о таком?
Мальчик думал. И смотрел на Пастуха, не отводя глаз. Но не враждебно и не просительно. По-взрослому как-то смотрел. Типа – изучал объект.
– Вообще-то мне по пути, – высказался.
Это ему, оказывается, по пути!
Пастух усмехнулся и, сам себя не очень понимая, предложил:
– Садись. К вечеру там будем.
Мальчик открыл дверь и сел рядом с Пастухом. Пристегнулся.
– Поехали, – разрешил.
Пастух, поймав просвет в траффике, нырнул в него и погнал. И только тогда сообразил:
– А где твои родители?
– Их уже нет, – странно ответил мальчик.
– То есть? Что значит – уже нет? Уехали? Умерли, не дай Бог? Бросили тебя? Или ты вообще детдомовский?