Но прощались как лепшие кореша. И еще – как навек. Что разумно.

От шоссе до параллельной дороги пехом было – минут пятьдесят. Да и речка между этими дорогами текла, неширокая в эту пору и неглубокая, самая знаменитая в Стране неглубокая речка, где ухитрился утонуть легендарный красный командир. Но в месте, которое выбрал Пастух, наличествовал деревянный пешеходный мост, повторять подвиг командира не придется. О мосте Пастух узнал из Интернета. Оттуда же выяснил не очень хорошую подробность: в пятидесяти примерно метрах от моста располагался населенный пункт типа деревня. Случайная встреча с аборигенами Пастуха не грела: у аборигенов хорошая память на чужаков. Но тут уж как Бог, темнота и армейская сноровка помогут.

Он довольно скоро миновал и мост, и деревню, никого, по счастью, не повстречал и через тридцать семь минут после прощанья с водилой оказался на дороге, которую Спортсмен сотоварищи используют как мототрассу. По ночам. Под выходные. Дороги и без того пусты, а милиция, как знал Пастух, героев-мотогонщиков страхует на всякий случай: со стороны Города-в-Степи авто-патруль дежурит, а на сто двадцатый километр второй автопатруль уезжает. На всякий случай перекрывают дорогу, чтоб никто гонщикам не мешал.

Судя по мертвому «безмашинью», уже перекрыли. Или здесь всегда так пустынно. Как в песне: степь да степь. Плюс – темень. Одиннадцатый час. И – ни огонька кругом. Лишь одинокие фонари на столбах, отстоящих друг от друга метров, на глаз, на восемьдесят. Или даже на сто. А как положено? Пастух точно не знал, но местные опоры его устраивали. И лампы в фонарях – тоже. Вряд ли они были галогенными: освещенность дороги оставляла, как говорится, желать. С желаниями в Стране все всегда было обильно.

Пастух расставил посреди шоссе треножник, направил объектив прицела в сторону Города-в-Степи, лазер тоже туда целился. Долго примеривался, глядя в окуляр, сдвинул треногу чуть-чуть вправо.

Впереди, метрах в ста пятидесяти от точки прицела, трасса плавно уходила вправо и скрывалась за лесополосой. Мотоциклист идет со скоростью… ну, не меньше ста восьмидесяти, а то и за двести, здесь дорога хорошо лежит, особых увечий дорожного покрытия типа асфальт не наблюдается. Особых. Выбоин на обочинах, конечно, до черта. Получается: он, чтобы пройти не шибко крутой вираж, ложится на правый бок, выходит из виража, встает и…

Тут-то Пастух и врубит лазер. На секунду-две. И сразу сматывается с асфальта со штативом в руках.

А серьезного прямого отрезка у трассы здесь практически нет. Есть длинная, метров триста – триста пятьдесят, дуга. И есть лесополоса, на которой – черные в ночи деревья и черные непрозрачные кусты. И штатив – на центре дороги.

И что?

Будем ждать. Осталось не так и много: в полночь, если никаких форс-мажоров не случится, они начнут гонку. По логике, минут через сорок… ну, пятьдесят!.. они домчат до выбранного Пастухом длинного поворота. Тишина кругом мертвая. Муху слышно, как самолет. Вой мотоциклов он услышит за километры. Двести километров в час это три с лишним километра в минуту или пятьдесят метров в секунду. Круто, а?

На часах двадцать три сорок одну натикало. Около часа томиться. Можно посидеть в кустах на обочине, подышать жарким и от того не шибко свежим воздухом, подумать о вечном.

Вечное – оно только для таких элегических дум и сочинено.

А треногу с приборами – с трассы пока убрать, убрать. Ночь, тишина, ветерок дует, милиция дорогу караулит, да. Но кто в силах предвидеть явление на этой милой дороге… кого?.. ну, например, селянина на тракторе, на своей машиненке, на велосипеде, наконец? Предвидеть не может никто. Хотя и вероятность явления на проезжей части кого-то местного на чем-то колесном в эту пору крайне мала. Вероятнее – пеший может пройти. Он – потенциальный свидетель.

Значит – что? Значит – по обстоятельствам.

Комбат любил повторять: никакие обстоятельства спецназу не помеха. Фигура речи, конечно, перебор, но по сути – верно.

Но лучше бы без этих обстоятельств обойтись…

4

Хотя в эту ночь все ложилось в масть.

Так-то оно так, но требовалась страховочная оговорка: пока ложилось.

Пастух, как и его коллеги по судьбе, был суеверен. Не то чтобы по полной, нет. Но кое-какие приметы – исключительно из собственного опыта! – уважал.

Вот, к примеру, луны не было, облака ее прикрыли. Это хорошо. Луна ночью – прожектор на вышке, все видно кругом. А это надо?..

Или еще: ни с того ни с сего пришел несильный и горячий ветерок. Кого как, а Пастуха он вряд ли успокаивал, нет, но почему-то создавал иллюзию утишения, от слова «тишь». Тишь да гладь. Пастух знал, что это и впрямь иллюзия, но это была его персональная иллюзия, он к ней привык – еще в горах, ему с ней удобней работалось.

А как без иллюзий-то? Никак без них! Надо только все время помнить: реальны в этом утишенном пространстве лишь ты и твой враг.

Но ты – сильней.

Брат, когда обижался на жизнь, садился в угол и зажмуривался. Мог – долго. Он тоже уходил в свой утишенный мир и был в эти минуты сильнее всех. Сам себе такую мульку придумал, Пастух – ни при чем.

Пастух лежал в траве у обочины дороги и смотрел в небо. Черно-серое, бессветное, даже луна куда-то подевалась. А тишина кругом была жаркой и густой. В какой-то давно читаной книжке герою хотелось резать такую тишину ножом. С чего бы? Пастух не помнил. Ему сейчас ничего не хотелось. Когда он ждал, он был деревом, кустом, камнем. Что время для дерева или камня? Миг. То же и для Пастуха, коли он ждет. А если без красивостей, то он просто умел делать свою работу – единственную, другой не представлял.

Ночи ли бессветной и молчаливой в том заслуга – кто бы знал, но ничего не потревожило ее тишину до мгновения, в какое Пастух вдруг вскочил на ноги, подхватил штатив, мухой очутился на точке, которую пометил камушком, поставил штатив, начал выверять уровень, глядя в окуляр прицела. И только тогда въявь услыхал чужой звук. Чужой в тишине – не более, но жданный Пастухом. Мотоциклы, прикинул он, где-то в нескольких километрах от него.

В четырех.

В трех.

Слышно далеко…

Время ожило и ускорилось бешено.

Он не отрывал глаза от окуляра, держа палец на пусковой кнопке такого игрушечного и, как предполагалось, такого взрослого лазера. И когда из-за поворота дороги зверем вырвался темный в ночи болид и начал – ну, доли секунды! – перекладываться на правый бок, чтоб войти в вираж, Пастух выстрелил зеленым лучом в забрало шлема мотоциклиста.

Не стал дожидаться, когда тот начнет выходить из виража…

Странно описывать в словах то, что в действительности заняло несколько секунд. Но не странно понять, что время и у Пастуха, и у мотоциклиста если и не остановилось вовсе, то замедлилось в сотни раз.

И в нем, в этом вязком ненастоящем времени мотоциклист очень медленно выпрямил машину, очень медленно поднял ее на заднее колесо, очень медленно вывернул руль… Вздыбленным конем она протанцевала на одном колесе к обочине – в сторону лесополосы, подпрыгнула на каком-то камне, сучке, неровности, взвилась в воздух, перевернулась, от нее отделился всадник в черном в ночи шлеме и шлемом вперед упал в землю.