Ковач вынул пачку “Салема”, которую купил по дороге, и швырнул ее в мусорную корзину.
— Что тебе понадобилось, Сэм? Надеюсь, ничего незаконного?
— Разумеется.
— Э-э, да ты не шутишь! Становишься к старости занудой. Скверная история вышла с Железным Майком, верно? Я слышал, это ты нашел его. Такие крутые парни часто вышибают себе мозги.
— Возможно, он этого не делал. Я как раз в этом разбираюсь.
— Да ну? Ты меня разыгрываешь! Кто бы стал тратить пулю на старый кусок дерьма?
— Буду держать тебя в курсе, — пообещал Ковач. — Слушай, Расе, я тут наткнулся в лавке старьевщика на вышедший из употребления полицейский значок. Мне стало любопытно, кто его носил. Не мог бы ты для меня это выяснить?
— Конечно. Если нет, то я знаю того, кто может. Мне все равно здесь нечего делать — только сидеть и ковырять пальцем в заднице.
— Ты доконаешь меня своими зрительными образами, Рассел.
— Можешь завести специальную книжечку, ходить за мной и записывать. Так какой номер тебя интересует?
— 1428. Значок выпуска семидесятых годов.
— Ладно, поглядим.
— Спасибо. С меня причитается.
— Поймай ублюдка, который прикончил Майка, и будем в расчете.
— Сделаю, что смогу.
— Я тебя знаю, Сэм. Ты сделаешь в десять раз больше, чем можешь, а какой-нибудь членосос из начальства все припишет себе.
— Такова жизнь, Расе.
— Да, черт бы ее побрал. — Он снова закашлялся и положил трубку.
Ковач достал пачку сигарет из корзины, посмотрел на нее, потом скомкал и швырнул обратно.
Включив компьютер, он провел следующий час в поисках данных о Джослин Деринг. Из одного источника Ковач узнал, что она с отличием окончила колледж Нортвестерн. Была четвертой по успеваемости в своей группе на юридическом факультете университета Миннесоты. Амбициозна. Трудолюбива. Считалась незаурядным игроком в травяной хоккей. Значит, спортсменка… То, что она сильная физически и агрессивная, ему уже было известно — он испытал это на себе. Через архивы дорожной полиции Ковач выяснил, что ее не раз штрафовали за неправильную парковку. Это свидетельствовало об определенном пренебрежении к правилам — во всяком случае, так бы сказали Джон Куинн и его коллеги по отделу профилирования.
Но Ковач не обнаружил никаких сведений криминального характера, никаких газетных историй о скандалах в ресторанах или еще чего-нибудь в таком роде. Впрочем, он этого и не ожидал. Даже если в биографии Джослин имелись случаи иррационального поведения, у ее семьи было достаточно денег, чтобы их замять.
Иное дело — клан Фэллонов. Ковач в этом убедился, просматривая файл с данными о Ниле, собранными Элвудом. Проступки Нила сразу становились достоянием гласности. Приговор за нападение, проблемы с налогами, нарушения правил здравоохранения в баре, неприятности с агентами департамента природных ресурсов из-за браконьерства.
Короче говоря, возникал образ человека, который всегда хочет больше, чем ему положено по закону, и испытывает стойкую ненависть к властям. Полная противоположность брату. Нил, несомненно, считал, что стал таким из-за Энди, хотя в действительности все было наоборот. Энди, наблюдая за передрягами, в которые попадал брат, вел себя совершенно по-другому, стараясь угодить отцу. Ему это удавалось, за одним непростительным исключением — он навлек на себя гнев старика, признавшись в своей гомосексуальности.
Бедный парень! Он дошел до того, что пытался понять Майка, изучая его жизненный опыт. А что тут было понимать? Люди вроде Майка Фэллона не обладают сложной натурой. В этом Нил имел преимущество над Энди — он отлично понимал отца.
* * *
— Мне нечего вам сказать, Ковач. Во всяком случае, в отсутствие моего адвоката.
Нил Фэллон сердито уставился на него, войдя в комнату для допросов и остановившись у двери. Оранжевый тюремный костюм выглядел бы на нем вполне естественно, если бы был погрязнее. К тому же ему пришлось подвернуть штанины, чтобы не наступать на них.
— Речь идет не о вас, Нил, — отозвался Ковач, сидя на пластиковом стуле и непринужденно закинув ногу на ногу.
— Тогда что вам нужно? Мне нечего вам сказать.
— Это я уже слышал. Значит, вы не хотите помочь себе?
— Каким образом, раз речь не обо мне?
— Откровенностью.
Брови Нила полезли на лоб.
— Откровенностью? Засуньте ее себе в задницу.
— Для парня, заявляющего, что он натурал, вы слишком много хотите засунуть мне в задницу, — заметил Ковач.
— Черт бы вас побрал! — заорал Феллон. — Я подам в суд на вас, Ковач, и на ваш гребаный полицейский департамент!
Ковач устало вздохнул:
— Вы утверждаете, Нил, что не убивали вашего отца.
— Не убивал!
— Тогда помогите мне понять некоторые вещи. Это все, о чем я прошу. Понимание — ключ к просвещению. С полицией нужно дружить, Нил, — добавил он, словно обращаясь к пятилетнему ребенку, — иначе вы пропали.
Фэллон прислонился к стене возле двери, скрестив руки на груди.
— Мой адвокат не разрешил мне разговаривать с вами без него.
— С тех пор, как вы наняли адвоката, ничего, сказанное вами в его отсутствие, не может быть использовано против вас. Так что откровенность вам ничем не грозит — вы только поможете себе. Я никогда не хотел, чтобы мы были врагами, Нил. Черт возьми, мы ведь с вами даже распили бутылку. Вы достойный, работящий человек, как и я.
Фэллон молчал, выпятив нижнюю губу.
— Я принес вам сигареты, — Ковач протянул ему пачку.
Фэллон взял ее и скорчил гримасу:
— Да они же все сломанные!
— Не сломанные, а просто помятые.
Нил нехотя взял сигарету и попытался ее распрямить. Ковач передал ему зажигалку.
— Меня интересует кое-что насчет Энди… нет, я знаю, что вы его не убивали. Возможно, его вообще никто не убивал. Все говорят, что он выглядел подавленным. Я просто хочу получить четкую картину.
Фэллон прищурился за пеленой дыма, явно раздумывая, нет ли тут ловушки.
— Понимаете, я ведь коп из отдела убийств, — продолжал Ковач. — Я всегда косо смотрю на всех, когда кто-то внезапно умирает. Тут нет ничего личного. Если бы так умер мой отец, я бы косо смотрел на мать. Но сейчас речь о другом. Вам не показалось, что Энди хотел снова сблизиться с вашим отцом? Завоевать его расположение? Может, он пытался говорить с Майком, проводить с ним время, даже купил ему этот огромный телевизор в гостиной…
— Его купил Уайетт, — равнодушно перебил его Фэллон. Он наконец сел, глядя на кончик кривой сигареты.
— Что-что?