– Она его вымыла?
Ноблие мгновение обдумывал свой ответ, потом решил, что Анни заслужила честный ответ.
– Нет.
При мысли об этом Анни замутило.
– Это значит, что в лаборатории смогут сравнить образцы крови и тканей.
– Я на это надеюсь.
– Хорошо.
Шериф снова замолчал, нахмурился, глядя на Анни. «Плохой признак», – подумала она.
– Я много размышлял обо всем последние дни, Анни, – снова заговорил Гас. – Я не могу, позволить помощникам шерифа вести самостоятельную работу и расследовать дела, которые им никто не поручал.
– Никак нет, сэр, – пробормотала Анни.
– Ты всегда совала свой нос туда, куда не следовало.
– Так точно, сэр.
– От тебя одни неприятности. Ты сеешь раздор, не выполняешь приказы.
Анни молчала. Да и что она могла на это ответить?
– С другой стороны, твои поступки говорят о твоей инициативности, силе духа, амбициозности… – Маятник качнулся в противоположную сторону. – Скажи честно, Анни, почему ты остановила Фуркейда в тот вечер?
– Потому что так следовало поступить.
– А почему взялась сама за дело Ренара?
Теперь пришла очередь Анни как следует взвесить свой ответ. Она могла сказать, что не доверяла способностям Стоукса, но это было бы не совсем верно. В ее душе перевешивало другое.
– Потому что я чувствовала, что обязана это сделать ради Памелы. Я была первой, кто увидел, что сотворил с ней убийца. В этом было что-то… очень личное. У меня возникло ощущение, что я перед ней в долгу. Я нашла ее тело, я хотела добиться для нее справедливости.
Гас кивнул головой, поджал губы.
– Ты еще не говорила с прессой?
– Нет, сэр.
– На пресс-конференции сегодня днем я скажу, что ты работала под прикрытием, чтобы помочь раскрыть это убийство. Твой следующий чек в день зарплаты учтет переработку.
Глаза Анни широко раскрылись. Это прозвучало как явная взятка.
Ноблие читал по ее лицу как в открытой книге. Он нахмурился:
– Я не хочу, чтобы кто-то усомнился в моей власти, Анни. Мои помощники работают на меня, а не за моей спиной. Оплата сверхурочных – это премия. Договорились?
– Да, сэр.
– Тебе придется еще чертовски много учиться, чтобы понять, как вращается этот мир, Бруссар. – Шериф уже был готов отпустить ее, его внимание переключилось на записи, которые он готовил для пресс-конференции. – Поскорее выздоравливай и выходи на работу… детектив Бруссар.
«Детектив Бруссар». Анни произнесла это несколько раз, пока ковыляла обратно к выходу. Звучало это очень хорошо. Она вынула из кармана крокодильчика в красном берете и кинула его в мусорную корзину, когда проходила мимо стола сержанта.
Фуркейд ждал ее на улице. Он прислонился к стене здания, скрестив ноги, засунув руки в карманы куртки. Его глаза смотрели на нее с тревогой.
– Ноблие перевел меня в детективы, – объявила Анни, все еще боясь поверить в это.
– Я знаю. Я тебя рекомендовал.
– Ах вон оно что!
– Там твое место, Туанетта. Ты хорошо работаешь. Глубоко копаешь. Ищешь правду, сражаешься за справедливость, именно так и должно быть.
Анни едва заметно пожала плечами и отвернулась. Ей стало не по себе от похвалы Ника.
– Что ж, я лишилась формы и возможности гонять на машине.
Фуркейд не улыбнулся. Анни удивилась. Ник выпрямился и дотронулся до щеки Анни.
– Как ты себя чувствуешь, Туанетта? Все в порядке? На Анни столько навалилось, что она только тяжело вздохнула.
– Не совсем.
Ей хотелось сказать, что за последние десять дней она стала совсем другим человеком, но предвидела ответ Ника. Он скажет, что она просто не удосужилась поглубже заглянуть в себя. Интересно, что же видит сам Фуркейд, когда заглядывает так глубоко в себя.
– Погуляешь со мной? – спросила Анни. – Вдоль затона?
Ник нахмурился, оглядел бульвар, стоянку, улицу.
– Ты уверена?
– Я два дня пролежала в постели. Мне необходимо двигаться. Пусть медленно, но я должна ходить. – И Анни пошла вперед одна. Фуркейд пристроился рядом. По дороге к затону никто из них не произнес ни слова. Когда они подошли к берегу, стайка диких уток взлетела с громким шумом, потом птицы снова опустились на шоколадно-коричневую воду и, словно поплавки, закачались среди тростника.
Анни осторожно села на край садовой скамейки и вытянула вперед раненую ногу. Фуркейд занял другой конец скамьи. Место между ними занимал Маркус Ренар.
– Он ни в чем не был виноват, Ник, – негромко сказала Анни.
Фуркейд мог бы поспорить. Маниакальное увлечение Маркуса Памелой Бишон стало катализатором для поступка его матери. Но Ник понимал, что это бессмысленно.
– А если бы он был виновен, что это бы нам дало?
Анни задумалась на мгновение.
– По крайней мере, было бы легче все объяснить.
– Ты права, – пробормотал Ник. – Он не был виноват. Я совершил грубый промах. Я ошибся, а человек из-за этого погиб. Это останется со мной до конца жизни.
– Не ты же спустил курок.
– Но ведь именно я зарядил револьвер, верно? Дэвидсон ни секунды не сомневался, что именно Ренар убил его дочь, и частично потому, что я так сильно верил, что Маркус Ренар убил ее. Моя точка зрения стала его точкой зрения. Ты должна знать, как это бывает… Я ведь пытался и тебя перетянуть на свою сторону.
– Только потому, что в этом был смысл. Никто не может упрекнуть тебя в отсутствии логики, Ник.
Его лицо вдруг озарилось мимолетной улыбкой, но губы сохранили горькую складку.
– Нет, но моя ошибка лежит глубже. Я верю, что лучше все делать со страстью, чем предаваться апатии.
Он слишком отдавал себя делу, работа стала его жизнью, воздухом, которым Ник дышал. Все остальное ушло на второй план. Окунувшись в эту манию, он вдруг понял, как легко потерять перспективу и человечность. Ему нужен был якорь, второе «я», голос, который задавал бы ему вопросы, противовес его целеустремленности. Ему нужна была Анни.
– Я слышала, что Притчет собирается снять выдвинутые против тебя обвинения, – сказала она.
– Да. Итак, я не только явился косвенной причиной смерти Ренара, но еще и получил от нее выгоду.
– И я тоже. Мне не придется давать показания. А это большое облегчение, – призналась Анни, мысленно приказывая Нику посмотреть на нее. Фуркейд повернул голову и взглянул ей в глаза. – Я не хотела этого делать, Ник, но мне бы пришлось.
– Я знаю. Ты женщина строгих убеждений, Туанетта. – Он улыбнулся ей нежно и печально. – И с чем же я остаюсь?