Сопровождавший ее «гуманист» все это время сидел в смежном помещении. Валентин даже хотел не делать ничего, а потом сказать, что все закончено. Но он вспомнил Любу и понял, что это невозможно. Он мог жертвовать собой, но адский расчет был точным: труднее жертвовать близким человеком, чем собой.
Потом он долгими бессонными ночами думал, что он мог бы сделать тогда, но не сделал. Мог вызвать милицию, мог пришить этого подонка, мог не делать операции, даже так, чтобы женщина думала, что операция была. Постепенно стало легче, но спустя месяцы и даже годы он иногда возвращался к тому дню и думал, что мог бы найти выход. Хотя его не было.
Та ночь изменила все. На следующий день, сидя в квартире Любы, он решил, что никогда больше не поставит ее под удар. Для этого нужно было сделать так, чтобы об их отношениях не знал никто.
Кроме того он решил, что должен сам диктовать условия, а потому позвонил Андрею Журбе — предводителю, так сказать, шефу Тихвинской группировки. Валентин попросил принять его под крышу, чтобы к нему больше не приставали с тем, чего он делать не может и не хочет. За это, естественно, тихвинцы получили право первой очереди и к тому же практически бесплатную медицину уровня Кремлевки. Хирург также предупредил Журбу, что работает по восстановлению, а не по уничтожению. Таковы его принципы. Убивать он не будет. Журба отнесся к взглядам Валентина Барханова сочувственно, и тому больше не приходилось делать ничего подобного.
Но тот день Валентин Петрович Барханов запомнил навсегда. Равно, как и лица: женщины и ее спутника, поигрывавшего пистолетом рядом с помещением, где проходила операция. Некоторое время Валентин мечтал встретить его на улице, проследить, где он живет, а потом… Но человек этот не встречался, и Валентин вспоминал о нем все реже. Как вдруг увидел его снимок в Интернете.
Теперь он знал, почему его хотели затравить собаками. Те, кому многое известно, знали о его ненависти к этому человеку. Он и не скрывал этого, особенно поначалу, в беседах с тем же Журбой или его братвой. А кто кому базар передает, кто ж его знает…
Они знали, что он молчать не станет, и у них было мало времени.
Поэтому Барханов бежал очень далеко, где, как ему казалось, его не смогут отыскать…
* * *
— Они тут! — вдруг воскликнул Барханов. — Это был… — крикнул он. Послышался шум борьбы, и все стихло. Запись оборвалась.
— Прослушаем еще раз, — попросила Эмилия Викторовна.
Снова в динамике зазвучали последние фразы, сказанные Валентином Бархановым. Самарин представлял, как это было. Хирург сидел с трубкой в руке и совершенно не опасался быть услышанным. Иначе он не стал бы так спокойно и подробно рассказывать свою историю. Он не ждал нападения и был уверен в том, что его не найдут, что ему удалось спрятаться достаточно далеко. Они появились незаметно, он хотел сообщить главное — имя человека, из-за которого за ним охотятся. Но не успел. Они оказались быстрее.
— Ну, что скажете? — спросил Дубинин, обводя взглядом собравшихся.
— Он не успел назвать имя.
— Не успел. Они подскочили очень вовремя.
— Где это происходило? — спросил Андрей Кириллович.
— Этого мы не знаем, уважаемый Андрей Кириллович, — усмехнулся Дубинин, — хотя ваш покорный слуга старался, даже очень старался. Но, как видите, «Добрыня» не всегда оказывается на должной высоте. Нас опередили. Кто-то нашел его первым.
— Опять этот Скунс-два? Вернее человек, похожий на Скунса? — Баркова задала вопрос, который вертелся на языке не только у нее. — Этот может кого угодно найти. От него и в Африке не спрячешься.
— Там-то как раз белому спрятаться довольно сложно, — задумчиво сказал Андрей Кириллович.
Бог знает, о чем он размышлял сейчас, но, покрутив правый ус, что бывало с ним только в самой крайней задумчивости, он, сказал:
— Все-таки это не он. Не знаю почему, но, по-моему, не его это дело.
— Кто может сравниться с Матильдой моей… — гнусавым голосом пропел Дубинин. — Как будто этот так называемый Скунс — единственный в своем роде!
— В каком-то смысле да, — все так же задумчиво ответил Андрей Кириллович. — Именно поэтому я считаю, что он не имеет отношения к тому, что случилось с Бархановым.
— С тем, что он убит, — уточнила Баркова.
— Этого мы не знаем, — вступил в разговор старый криминалист. — Вы меня удивляете, Эмилия Викторовна, вы же сами знаете, что лицо считается умершим, когда признано таковым после опознания трупа, проведенного со всеми формальностями, после того, как вследствие исчезновения оно будет признано мертвым в судебном порядке. Оттого что вы слышали, как кто-то зажал ему рот и оборвал телефонную связь, еще не следует, что его убили. Не удивлюсь, если он еще выйдет на связь.
— Во всяком случае, не для того, чтобы назвать интересующее нас имя, — сказал молчавший до сих пор Самарин.
— Согласен, — кивнул Осаф Александрович. — Какие еще будут выводы? Никаких? Я так и думал. Обосрались мы, дорогие мои коллеги, и весьма жидким образом!
Несколько раз Геннадия спрашивал по телефону требовательный мужской голос.
— Его нет дома, — отвечала Ольга Васильевна.
Человек звонил ночью и рано утром.
— Это его жена говорит, Ольга Васильевна? — наконец спросил он. — Где его найти, не можете ли подсказать? Он у женщины или уехал куда?
— Я не знаю, — Ольге не хотелось рассказывать незнакомому человеку о своих опасениях и подозрения*.
Наконец она решила позвонить Мише, двоюродному брату Геннадия.
— Миша, мне неловко вас об этом спрашивать, но, может быть, вам хоть что-то известно? Я, конечно, могу пойти в милицию, написать заявление, но боюсь, не навредить бы ему…
Миша ничего определенного не сказал, но Ольге показалось, что он знает что-то такое, чего не знала она.
Спустя час он перезвонил:
— Могу вам, Оля, сказать лишь одно: ни в какие милиции ходить не нужно, Генки в городе нет, но, полагаю, он в безопасности. Расскажите мне, Оля, лучше про ваши дела. Грант получили?
Она стала рассказывать ему про свои последние новости, он внимательно ее слушал, иногда вставляя веселые замечания, потом она спросила о его новостях, и так они проболтали около часа.
Вот за кого ей нужно было выйти двадцать лет назад замуж! Самое нелепое, что ведь она сначала и познакомилась с Мишей и он привел ее на день рождения к Гене. А там с ним начала жутко кокетничать Наташа Дмитренко, вроде бы девушка именинника. И когда все решили немного прогуляться, Оля пошла рядом с Геннадием, чтобы он не чувствовал себя брошенным. Наташа же, подхватив Мишу, увела его куда-то в сторону
Так и вышло, что ей достался пустоватый Гена, а взбалмошной Наташке Дмитренко — Миша. Хотя поначалу имении Гена ходил в «удачниках». Его отец был партийным начальником и определил сына на престижное место. А Мишу из-за анкеты не брали ни в один почтовый ящик, хотя у него был красный диплом. Он устроился лаборантом и несколько лет получал крохотную зарплату. Был довольно забавный момент, когда он защищал диссертацию.