Она успела вовремя. Кривая серая половица как раз зашевелилась — видать, очень сильная была мышь, — потом слегка приподнялась, потом поднялась больше и отвалилась на сторону. Снежанка изо всех сил ударила поленом в то, что показалось из щели.
— Ты чего дерешься?! — послышался оттуда человеческий голос. — А ну брось полено! А то я не вылезу.
Снежанка нерешительно откинула полено в сторону.
— Ее, понимаешь ли, спасать лезут, а она — драться! — проворчал тот, кто находился под полом. — Сейчас вторую половицу откину, только ты по рукам больше не бей.
— Ты кто? — растерянно спросила Снежанка.
— Вылезу — увидишь, — пообещал тот, кто возился под полом.
Скоро и вторая половица тоже зашевелилась, а потом чья-то волосатая, но вполне человеческая рука отбросила ее в сторону.
— Все, можно вылезать, — из отверстия в полу высунулась голова. — Ну, как ты тут? Со страху не померла?
— Я… есть хочу,
— Есть? — переспросил человечек. — Сейчас. — Он повозился — видимо, рылся в карманах — и протянул из-под пола слегка замусоленный кусок хлеба с солью. — И вот еще луковица. Ешь скорее.
Снежанка поделилась хлебом со своей несчастной, ослабевшей от голода кобылкой.
— Умница! — похвалил человечек. — Теперь вижу, что спасаю не зря. Будем знакомиться. Я — Чуча, ученый подземельщик. А ты — невеста Млада. Из-за тебя целый тарарам поднялся в Ладоре. А я как услышал, сразу подумал: если ты жива, то где еще можешь быть, как не в этой избушке? Она — одна на весь Заморочный лес. Ее отчего-то никакие черные силы не касаются. Стоит себе и стоит.
Чуча вылез наконец и оказался очень невысоким, но зато весьма широкоплечим мужичком.
— Бледная-то какая! — сказал он, с жалостью посмотрев на Снежану. — И седая, что ли?
— Да нет, я — рыжая, — не согласилась Снежанка.
— Была рыжая. — Чуча еще порылся в карманах и достал яблоко. — Съешь хоть вот это, больше ничего нет. Я ж не знал, что ты тут себя голодом заморила. И пошли отсюда скорей.
— Я отсюда не выйду, — со страхом проговорила Снежанка. — Там нечисть всякая!
— Не стало твоей нечисти. Всю нечисть князь смыл водой из Тухлого озера. Первый раз Заморочный лес очистился.
— Я сама недавно на дороге видела…
— Кого видела? — сразу посерьезнел Чуча.
— С виду как воины, а мечи — в левой руке.
— Эти-то! — обрадовался Чуча. — С ними уже тоже князь покончил. Всю вонь из них выпустил, — он даже брезгливо поморщился, — а больше ничего от них и не остается.
Снежанка слушала непонятно откуда взявшегося смешного волосатого мужичка и думала, какое же это счастье разговаривать с живым настоящим человеком!
И еще она подумала про отца. И заплакала:
— Папенька мой, папенька мой где?
— Жив твой купчик-голубчик, ничего с ним не сделалось, — успокоил Чуча, заботливо утирая ей слезы длинным своим рукавом. — В схороне отсиделся. Мы, подземельщики, давно уже в этом Заморочном лесу схоронов нарыли, чтобы человеку было где укрыться от нечисти, ежели нечаянно сюда забредет.
Он взял Снежанку за руку, она — за уздечку — свою кобылку, и пошли они через лес. В лесу вовсю пели птицы, распускались цветы, словно никакого морока и не было.
На дороге стояли князь с дружиной и отец. Настоящий.
— Снежанушка! — счастливо прошептал отец и стал оседать на землю, но его подхватили руки воинов.
В это время небо прочертила тень крупной птицы. Птица была ночная. Филин. Только раза в два больше.
«Какие же филины, если день стоит и солнце светит? Значит, все-таки есть он, морок?» — испуганно подумала Снежанка.
— Филимон пожаловал. Небось с вестью какой, — радостно сказал князь.
Птица спикировала за близкие деревья, а потом оттуда вышел стройный красивый парень. Лицо его было хмурым.
— Поторопись в город, Владигор, — сказал Парень, едва поздоровался, — сестра твоя Любава зовет прибыть скорей.
— Случилось что? — спросил князь, спешившись и отведя Филимона в сторону. — Говори скорей, не молчи.
— Дурные вести. Все княжества, одно за другим, объявляют тебе войну.
— Это за что же? Только что помощи просили, я вроде бы всем добрые письма отправил?
— Из-за писем твоих и объявляют. Не знаю, что ты там такого понаписал в этих своих письмах, но только каждый из правителей, прочитав твое послание, пришел в ярость и объявил своему народу сбор на войну.
— Да что же это?! — возмутился князь. — Я же к ним ко всем с дружбой и уважением! Тут что-то не то!
— И я так думаю.
— Что же делать, Филимон? Белуна уж нет?
— Ни Белуна, ни его замка. Я пока у Заремы. Или у тебя поселюсь в виде человека. Пустишь в свои хоромы?
— Да какие теперь хоромы, если, как ты говоришь, со всех сторон надвигается войско.
— Спать-то мне где-то надо? Я, конечно, могу и в дупле. Только, когда налетаешься за весь день, постель удобнее кажется. Полечу в Борею, как что узнаю — сразу к тебе. Иди к своим.
Владигор знал, как Филимон не любит, когда люди наблюдают за его превращениями, и повернулся к нему спиной. Скоро из-за деревьев снова поднялась огромная птица, а князь подошел к своей дружине.
Дружинники, вглядываясь в его лицо, пытались определить, что за новости принес крылатый вестник: хорошие или дурные. Но князь решил до прибытия в столицу не откровенничать, а потому только и сказал, усаживаясь на Лиходея:
— Поторопиться надо.
Для жителей Ладора в скором возвращении князя не было ничего необычного — портомойки, например, даже не поднялись от воды, завидев княжескую дружину и князя с воеводой впереди.
Князь уезжал — то ли на охоту, то ли покарать каких-то разбойников, которые, видать, очень уж расшалились у въезда в Заморочный лес. Лишь бледность незнакомой девицы, которая держалась вблизи Ждана верхом на старом рассудительном мерине, удивила их.
— Кто такая?
— Невеста, говорят, чья-то.
— Уж не князя ли?
— Была бы князя, народу бы объявили.
— Болезная, такая болезная, еле в седле держится! И смотри-ка — седая вся!
— Ой, и правда — невеста-то седая, вот потеха!
— Ежели невеста — откормят на ладорских хлебах, а волосы можно настоями выкрасить.
Стражники у ворот приветствовали князя, взяв секиры на караул.
Так он и въехал в свою столицу.
А новости были такие — выбеленное, без единой зазубрины оленье ребро и стрела, из тех, что пускают лучники в южной пустыне.