Иногда Уцуми задумывался, почему, хотя блюз его, в общем-то, не интересовал, он полюбил Вона. Он припоминал, что заинтересовался музыкантом после его трагической гибели в авиакатастрофе. Уцуми случайно услышал об этом в машине по радио, когда возвращался из больницы. Вот уж поистине чудо. Музыка в исполнении человека, которого уже и на свете-то нет, делала его счастливым, приводила в мимолетный экстаз. Этакий подарок от покойника тому, кому суждено в конечном итоге к нему присоединиться. Заиграла следующая мелодия — «Little Wing». Уцуми она тоже нравилась. И все по той же причине: ее написал Джими Хендрикс — ныне покойный.
Дел у него сегодня опять никаких не было. Скоро ему уже перестанет казаться, что впереди у него полно времени. Пребывание Уцуми на этом свете имело предел. Музыка помогала ему забыть о течении времени, но вместе с тем и вела его отсчет. Сколько сотен раз ему предстоит услышать этот блюз, прежде чем он исчезнет с этой земли? Уцуми, отбивающему телом ритм музыки, вдруг стало тяжело дышать, он почувствовал усталость. Уцуми зарылся в постель, сделал глубокий выдох и закрыл глаза. Перед его мысленным взором продолжал стоять летний луч, пробившийся сквозь приоткрытые занавески. Солнечный свет. Уцуми подумал, что вряд ли поедет на южные острова. Не в его это духе. Вот умереть под блюз в исполнении мертвецов, в тесной трехкомнатной квартиренке — это по нему.
Диск доиграл до конца. Перед сном он музыку не слушал, а вот по утрам это уже стало традицией; вместе с музыкой заканчивался и обряд его пробуждения. Он медленно приподнялся с постели, но, вспомнив, что забыл померить температуру, тут же поспешил лечь обратно. От резкой смены положения тела желчь подкатила к горлу, и во рту распространился ее горьковатый привкус. Уцуми закашлялся. В носу защипало. Он салфеткой вытер рот и слезы. После того как ему удалили желудок, появилась отрыжка желчью, а порой и поджелудочным соком. Иногда он по невнимательности забывал об этом. Уцуми зажал градусник под мышкой. Если все равно суждено умереть, зачем нужно мерить температуру? Это казалось ему нелепым и смешным. А в душе он молил: «Температура, миленькая, не вздумай повышаться! Дай мне пожить еще чуть-чуть!» Вот такие противоречивые чувства теснились в его груди. Если сделать измерение температуры обязательной частью его ежедневного распорядка дня, тогда он сможет самостоятельно контролировать свое состояние, другими словами — ни в чем и ни от кого не зависеть. Пискнул градусник, Уцуми уставился на цифровое табло. Тридцать шесть и восемь. Он добросовестно занес показания градусника в таблицу. Ну вот, теперь действительно обряд пробуждения завершен. Месяц назад Уцуми уволился из полиции, где прослужил пятнадцать лет, и стал заниматься своим здоровьем. В полицейской школе ему на всю жизнь вдолбили, как складывать футон. И теперь, какой бы беспорядок ни царил в его комнате, он места себе не находил, пока не заправит кровать. Покончив с кроватью, он раздвинул шторы, чтобы переодеться. Солнечные лучи ворвались в полутемную комнату вместе с шумом дождя. А он-то был уверен, что на улице отличная погода. Похоже, он настолько погрузился в музыку, что пропустил, когда начался этот моросящий сквозь солнечные лучи грибной дождь. Уцуми некоторое время постоял у окна.
Он разглядывал себя в зеркале над раковиной. Из зеркала на него смотрело осунувшееся лицо с ввалившимися щеками — от прежнего Уцуми осталось чуть больше половины. Раньше он весил семьдесят два килограмма при росте сто семьдесят семь сантиметров. Теперь — пятьдесят шесть. Он сам с трудом узнавал себя в зеркале. Даже взгляд этих глаз казался ему чужим. Он смотрел сам на себя с какой-то неудовлетворенностью. Уцуми не мог найти ответ на вопрос: чего ему, собственно, не хватает, чего хочется? Он подумал, что похож на худющего бродячего пса. Уцуми аккуратно побрился, напомадил волосы и соорудил прическу а-ля Элвис Пресли. Стиль этот, «помпадур», выглядел старомодным, но Уцуми он нравился. Уцуми никогда не изменял ему, за что в своем полицейском отделении прослыл чудаком. И что с того, что чудак? В своей работе он никому никогда не уступал. Он привык гордиться собой, но сейчас и это потеряло всякий смысл. Уцуми не имел ни малейшей идеи, как провести остаток своих дней. Он не знал, куда девать время, но вместе с тем боялся того, что время движется вперед. Уцуми так и не научился принимать свое «настоящее», ведущее его к смерти.
Пораженный раком желудок ему удалили полтора года назад. А началось все с невыносимой боли в животе. Он пытался заглушить ее лекарствами, но это не помогало. Боль распространялась даже на спину. У него ухудшился аппетит, он резко похудел. В тот момент что-то щелкнуло у него в мозгу: в роду у него было много худых и многие страдали желудочными заболеваниями. И дед его, и отец умерли от рака желудка. Но в тридцать три года? В это он поверить не мог и в больницу не пошел. Да дело было даже не столько в его молодости. Прошло ведь только шесть лет с тех пор, как его наконец-то повысили из простого постового в следователя, и только два года с тех пор, как его перевели в Первый следственный отдел в главном управлении Хоккайдо, что было его заветной мечтой. Ему нужно было показать, на что он способен, и Уцуми погрузился в работу настолько, что порой забывал о еде и отдыхе. Он вечно носился как заводной, и ему было жалко тратить свое свободное время на ежегодные медицинские осмотры.
Жена Кумико, некоторое время не работавшая из-за свадебных дел, снова пошла работать медсестрой. В один из выходных, вернувшись с работы из больницы в Такикаве, Кумико бросила на него быстрый взгляд и стала упрашивать его пойти на обследование. Он как раз расследовал дело об ограблении магазина. Уцуми заподозрил, что на магазин навел кто-то из своих, и установил слежку за одним из его сотрудников. Не мог же он, в самом деле, бросить все на полпути и заняться здоровьем только потому, что на этом настаивала жена! Он и пальцем не пошевелил, пока однажды, когда он сидел в засаде, его не вырвало и не скрутило от острой боли в желудке.
В тот день мела метель. Он поехал в больницу в Мако-манай, куда когда-то ездил лечиться и где позже умер его отец. Выбор его пал на эту больницу для гражданских, а не ведомственную по одной причине: ему не хотелось, чтобы о его болезни прознали коллеги. Уцуми в своем полицейском хозяйстве не доверял ни единой душе: все коллеги — твои враги, начальство создано для того, чтобы использовать его для продвижения по карьерной лестнице, преступники — прибыльные клиенты. То, что можно работать из ненависти к преступлениям, ради социальной справедливости, не приходило ему в голову. Вот такой виделась Уцуми его работа.
Когда он приезжал навещать отца, больница была совсем новой. От времени бледно-зеленое здание потемнело, стало выглядеть каким-то неопрятным, обшарпанным. Внутри бросились в глаза толстые разноцветные полосы на полу и стенах — указатели направления для пациентов. Уцуми вспомнил пыльный макет человеческого тела в кабинете естествознания в младшей школе, где он учился. Вспомнил красные и синие кровеносные сосуды, пронизывающие макет вплоть до кончиков пальцев. В этот момент его впервые охватило предчувствие тяжелой болезни. В регистратуре молодая сотрудница сказала, что лечащий врач его отца уже ушел на пенсию.
— Сегодня в отделении гастроэнтерологии принимает доктор Катагири.