— Нигде нет свободных комнат. Что будем делать? Могла бы я водить машину — не было б проблем.

— В любом случае пойдем в машину.

Уцуми поднялся, борясь с ознобом, но у него закружилась голова, и он чуть не упал. Касуми поспешно подставила ему плечо.

— У вас жаропонижающее есть? — спросила она.

Уцуми, оставив ее вопрос без ответа, собрался с духом и попытался сделать несколько шагов. Он чувствовал обращенные на него любопытные взгляды туристов. Их можно было понять. По каменной мостовой нетвердой походкой шел мужчина, почти повиснув на женщине, держащей его под руку. Возможно, они интуитивно догадывались, что перед ними тяжелобольной. Уж не появилась ли у него на лице печать смерти? Уцуми внимательно изучил свое отражение в стекле припаркованной машины. Оттуда на него замутненными жаром глазами смотрел тощий бродячий пес.

— Мориваки-сан, у меня с лицом… с лицом что-то не так?

Касуми покачала головой:

— Да не сказала бы.

— Ну ладно.

Поняв, что от Касуми не ускользнуло его беспокойство, он вдруг расслабился. Ноги у него тут же подкосились, но впервые за все время болезни ему показалось, что он может довериться другому человеку. Это, наверное, свидетельство моей слабости, равнодушно подумал Уцуми.

2

Через щель в двери сочился желтый свет, образуя на одеяле вытянутую трапецию. Он проснулся в темноте, поднял правую руку и подставил ее под полоску света. Рука, которая когда-то сжимала шеи преступников и проворно строчила протоколы, полностью лишилась своей плоти. Резко выступающие суставы, пальцы скелета. Ладонь, потерявшая былую мягкость, выглядела словно пучок сухих веток. В конечном итоге плоть разрушится, станет костями. Он рассматривал то, что было основой его тела. Основа эта медленно, но верно проступала на поверхности. До чего же удивительное чувство — истощение. Уцуми с восхищением рассматривал голубые вены на тыльной стороне руки. Внутри кровеносных сосудов беспорядочно носились мириады раковых клеток. Когда исчезнет плоть, вместе с ней исчезнут и клетки. Их сожгут вместе с ним в крематории, они превратятся в прах. Так им и надо, подумал Уцуми. Он жалел свое тело, ему так хотелось, чтобы оно продержалось хотя бы чуточку дольше. С другой стороны, мысль о собственном бессилии была ему отвратительна. Лучше уж исчезнуть, прекратить существовать, подумал он.

— Уцуми-сан, не спите?

— Нет.

Касуми осторожно открыла дверь. Она стояла в освещенном дверном проеме, и он мог видеть только ее силуэт.

— Как температура?

— Спала.

Хорошо. Можно поговорить? — Облегченно вздохнув, Касуми вошла в комнату. — Я включу свет?

Она включила свет. В холодном белом свете флуоресцентной лампы комната выглядела по-другому, не как днем. Комната в восемь дзё, с татами, без мебели. Занавесок тоже нет, в черном стекле окна отчетливое отражение лампы. За окном — круглая луна. Уцуми повернул к себе болтающиеся на худом левом запястье часы и посмотрел на циферблат. Шел десятый час. Приняв лекарство, он проспал почти два часа.

— Будете вставать?

— Нет, еще немного полежу.

Касуми, чье тело не знало болезни, еле заметно улыбнулась. Уцуми, изъеденный изнутри раковыми клетками, готов был отдыхать до бесконечности. Касуми села рядом с футоном на татами. Видимо замерзнув, она накинула поверх футболки белую рубашку.

— Странное у меня какое-то чувство. Я ведь здесь уже четыре года не была. Думала, что никогда в жизни сюда больше не войду. И вот снова благодаря вам оказалась в этом доме.

Касуми обвела взглядом комнату. Уцуми рассеянно наблюдал, как на ее лицо набегает тревожная тень, набегает и исчезает. Переживая за Уцуми, который почувствовал себя плохо, Касуми пошла просить у Цутаэ разрешения переночевать на бывшей даче Исиямы. Уцуми ждал, трясясь в ознобе, на заднем сиденье машины. Почти сразу появился Мидзусима на джипе и отвез его на дачу на вершине горы. Уцуми нетвердой от жара походкой поднялся по бетонной лестнице, ведущей к входу в дом, той самой лестнице, по которой четыре года назад в одиночку спустилась Юка; краем глаза увидев гостиную, в которую заходили члены поисковой группы, поднялся на второй этаж в спальню. Мебель, посуда, спальные принадлежности — все осталось нетронутым с того самого времени. Исияма продал дачу вместе со всем скарбом.

— Исияма поселил нас в этой комнате. Отсюда из окна виден сад. Детям нравилось в нем играть. Когда я осталась одна, чтобы искать Юку, тоже в этой комнате спала. Интересно, куда делась занавеска? Раньше здесь висел тюль.

— И после того, как все произошло?

— Да. Я много раз видела ее с улицы, а вот в дом уже четыре года не заходила. Одной было очень тяжело. Все думала, где же в этой темноте притаилось зло, спрятавшее от меня мою девочку. После того что я пережила, мне стало казаться, что я могу вынести все, что угодно. — Взгляд Касуми скользил по черному небу. — Где же она может быть? Ведь четыре года прошло, а мы так и не знаем, куда она исчезла. Может, умерла? Ходили слухи, что ее закопали где-то в горах, и тогда выходит, что преступник кто-то из местных. Если так, то кто? И почему он это сделал? Я знать хочу. Очень хочу. И вместе с тем, если вдруг найдутся ее останки, как я буду жить дальше, не представляю. Искать ее стало смыслом моей жизни. Я все это время жила верой в то, что она жива. Никому не дано понять, что я чувствую, — все бормотала и бормотала Касуми, одно и то же, одно и то же.

Уцуми вспомнил о своем сне наяву. Рассказывать о нем он не собирался.

— Я этот дом немного другим запомнила. Все чуть-чуть другое: и прихожая, и лестница, и гостиная, и кухня, и сад. Мне казалось, что дом большой, а он оказался на удивление маленьким, и лестница более крутая, чем я ее запомнила. А еще я все время была уверена, что качели в саду белые. А тут посмотрела — выкрашены в светло-зеленый цвет. И свет — только что заметила, — настольная лампа с абажуром. Память человеческая — ненадежная штука. Так я, должно быть, и Юку забуду. Интересно, как выглядит девочка, которую я ищу? Странно это — не знать лицо собственного ребенка.

Касуми подняла взгляд на лампу и завершила свой монолог глубоким вздохом. После разговора с Исиямой она выглядела подавленной. Уцуми решил, что его приезд с другой женщиной стал для нее потрясением, но сейчас, слушая Касуми, подумал, что дело, похоже, в другом. Эта женщина продолжала дрейфовать в океане одиночества и никак не могла выбраться из него. Уцуми подумал, что чувствует то же самое.

— О чем вы говорили с Исиямой-сан?

— Да мы и не говорили особо. Он задумчивый какой-то был, погружен в свой собственный мир. Да и я подумала, что говорить-то нам, в сущности, не о чем. Мы друг другу больше не интересны, нет ничего, что бы нас связывало. Непонятно, что это за страсть такая была между нами?

— Так оно, наверное, и бывает, — скривился от яркого света Уцуми; глаза его никак не могли привыкнуть.