— Ты возвращалась туда.
— Я хотела посмотреть, что там оставил Луна.
— Ты пошла одна? — спросил он. В ответ красноречивое молчание. — Ты сказала, что возьмешь кого-нибудь с собой. Мне не надо было отпускать тебя одну.
— Я не должна бояться войти в дом одна.
— А со мной такое бывает довольно часто. Что ты там нашла?
Она описала состояние Русско-кубинского центра, лобби и каждого помещения, в том порядке, в котором она исследовала их, козу, дверь в буфет и гранату, которая была привязана к ней. И как она пробиралась после взрыва в буфет и кухню, лишенную плит, морозильников и холодильников. Как потом тем же путем вернулась в лобби, установила лестницу на ограждение балкона и поднялась в бельэтаж, чтобы обыскать комнаты на том уровне, открывая каждую дверь ручкой швабры. Взрывных ловушек больше не было, никаких коз, только помет и открытые банки с российским бальзамом для волос, которые они вылизали до блеска.
Когда она вернулась, время их встречи в парке давно прошло и его уже нигде не было.
— Я думала, ты не вернешься. — Она отложила пистолет, поцеловала его в губы и медленно отпустила.
— Мы просто разминулись.
Он обвил ее руками и почувствовал, как она скользнула под него. Через мгновение он был в ней. Ее язык был сладок, спина твердой, там, где они соединились, она была бесконечно глубока.
Они ели банановый хлеб с пивом, Аркадий рассказал Офелии о своем вторжении в квартиру Мостового. Обо всем, кроме пожара. Поджог она наверняка бы не одобрила. Он улыбнулся. Офелия сломила его самозащиту, маленькая птичка на колючей проволоке. Ему также доставлял удовольствие — то ли профессиональное, то ли болезненное — разговор с коллегой. Она была коллегой, хотя ее точка зрения была не просто из другого мира, она относилась к другой вселенной. Да, она была коллегой, хотя сидела голая, со скрещенными ногами, в тусклом электрическом свете.
— В Гаване есть районы без электричества уже много недель, но вы нигде не прочитаете об этом, — она указала на газету, в которую был завернут хлеб. На первой полосе — покрытая пятнами фотография революционеров, празднующих победу, и красное знамя с надписью «Гранма». — Это — официальная газета партии.
— Она двухнедельной давности. — Аркадий посмотрел на дату.
— Моя мать не читает ее, получает только для того, чтобы заворачивать еду. Что бы Луна ни украл — телевизор, видеомагнитофон, обувь — он это уже вывез. Там ничего нет.
— Он пытался убить нас в машине. Он убил Хеди и ее итальянского друга, если использование мачете и ножа для колки льда что-нибудь значит. Я не думаю, что это банальное сочетание орудий убийства. И если он обезвреживал мины в Анголе, он вполне мог установить растяжку. Думаю, что кража видеомагнитофона Руфо — самое малое из его преступлений.
— На самом деле, он только ударил автомобиль с твоей стороны, — сказала Офелия.
— Что? — «Это было новым поворотом», — подумал Аркадий.
— Он только засунул меня в багажник.
— Он оставил тебя, ты бы могла задохнуться.
— Возможно. Но ты меня вытащил.
— И затем он попытался изрубить машину.
— Тебя, главным образом, — это показалось Аркадию спором о мелочах. Офелия продолжала: — Итак, ты пошел в яхт-клуб и не нашел меня. Что потом?
— Я сам толком не понял, — он рассказал ей об ужине с лобстерами в паладаре «Ангола». — Они все были вояками, и они называли себя яхт-клубом «Гавана». Насколько это необычно, чтобы офицеры сняли такой частный ресторан, как этот?
— Это бывает.
— И заказывали там лобстеров?
— Возможно, это были их собственные лобстеры. Многие офицеры занимаются подводной охотой. Флот тоже продает лобстеров. Офицеры питаются не так уж плохо.
— Они казались недовольными.
— Это все Особый период — все недовольны, кроме нас с тобой. На чем они приехали?
— На внедорожниках.
— Ты смотри!
— Но, по крайней мере, половина из них не ела лобстеров.
— Вот это уже странно, — согласилась Офелия.
— Никаких речей.
— Очень странно.
— Я тоже так подумал, учитывая то, что я кое-что знаю о характере кубинцев. Кроме того, Уоллс, О’Брайен и Мостовой тоже были там. О’Брайен представил меня им как «нового боло», мол, я теперь буду занимать место Приблуды. Я чувствую, что-то произошло на моих глазах, а что, я не понял. О’Брайен всегда опережает меня.
— Он не совершил никакого преступления.
— Пока, — Аркадий не упомянул об ордере на арест из Америки или сахарном обмане России на 20 миллионов долларов. — Почему двадцать высокопоставленных кубинцев называют себя яхт-клубом «Гавана»?
— Шутка?
— Это и есть ответ на фотографию Приблуды?
— Ты думаешь, на самом деле все не так?
— Нет, я думаю, что все так и есть. Я думаю, что это не шутка.
— У офицеров на этом ужине были имена?
— Я не слышал никаких имен. Все, что я могу сказать, что они все были одеты в гуаяберы и заказывали лобстеров на листочках бумаги, которые нужно было развернуть, чтобы прочесть. Некоторые, как Эрасмо, даже не прикоснулись к своему лобстеру, только наблюдали. И как только последний лобстер был подан на стол, ужин закончился, как будто они достигли единогласного решения. Возможно, завтра я все узнаю. Я встречусь с Уоллсом и О'Брайеном перед отъездом.
— Смотри, не опоздай на свой самолет, — сказала Офелия.
Он знал, что она ждала его реакции на упоминание об отлете. Но он сам не понимал, какова будет его реакция. Они оба находились в том состоянии, когда малейшее движение могло вызвать головокружение. Его взгляд упал на газету, в которую был завернут банановый хлеб.
— Интересно, что у Чанго на уме?
— Что ты имеешь в виду? — Офелия не была готова сменить тему.
Он поднял промасленную газету. На ней была видна фотография черной куклы с красной банданой. Под фотографией — броский заголовок:
Noche Folklórica Aplazada. Debido a condiciones inclementes fue necesario aplazar el Festival Folklorico Cubano hasta dos Sabados mas, a la Casa Cultural de Trabajadores de Construction. [54]
— Ненастная погода — это я понял, sabado — значит суббота, а Домом культуры является яхт-клуб «Гавана».
— Из-за дождя фольклорный фестиваль откладывается на две недели, только и всего.
«То есть до завтра» — проверил Аркадий дату газеты.