— В документах был, — машинально ответила Алла. — Я тогда лишнюю копию отксерила. По месту прописки никого не было, вот я сюда и поехала…
Скорее всего, она не врала. Когда Валера брал кредит, то указывал отца как совладельца бизнеса. Не знаю почему, но на этот раз мужу потребовался поручитель, хотя раньше мы спокойно обходились без этого. Так что ее появление в доме родителей можно объяснить. Тяжелая жаба, сидевшая на груди с момента ухода мужа, безоговорочно капитулировала, сдав позиции. Глядя на Аллу, потерянную, помятую и жалкую, я отчетливо поняла: ничего у нее с моим мужем не было, да и быть не могло. Стареющая тетка придумала себе принца, примеряя этот светлый образ на всех входящих, а муж, безошибочно выбрав союзницу, получил нужные документы. Возможно, дело ограничилось чашкой кофе в ближайшем кафе, может быть, даже рестораном, и только.
Или нет?
Под этой помятой шкуркой вполне могла прятаться коварная тигрица, пожирательница чужих сердец, покорительница плоти, безжалостно топтавшая сердца неопытных самцов. Вон как на меня кидалась… Может быть в постели она вытворяет что-то такое, на что неспособны самые матерые куртизанки. А я в показательных упражнениях на бревне могла уступить мастерам.
Как бы то ни было, присутствие в моем доме гастролирующей Мата Хари явно затянулось. Я поднялась из-за стола, всем видом показывая, что дорогим гостям пора бы закругляться. Алла тоже поднялась, вторично перевернув чашку.
— Где Валера? — глухо спросила она. В ее голосе была слышна плохо сдерживаемая истерика, и стылая сырость подступающих слез.
— Уехал по делам, — холодно ответила я. — Пойдемте, я проведу вас мимо собаки. А то порвет в лоскуты…
— Никуда я не пойду, — взвизгнула Алла и даже уселась на стул. — Вы врете. Я подожду его здесь!
Я вздохнула, а потом зычным голосом позвала Семенова. Судя по грохоту, он перевернул там что-то из мебели, и появился как пресловутый Сивка-бурка, полный служебного рвения и энтузиазма.
— Дама уходит, — сурово сказала я. — Проводи.
— Не пойду, — угрюмо сказала Алла и выдернула локоть из руки вцепившегося в нее Семенова.
— Не пойдет — отправь ее в каталажку, посоветовала я и прислушалась. Где-то вдалеке надрывался мобильный. Я бросила испуганный взгляд на Семенова. Тот подобрался и настороженно пошевелил ушами. Я бросилась на поиски телефона, совершенно забыв о том, что сим-карту отдала Миронову, и теперь у меня совершенно другой номер. Сотовый валялся на кровати. На дисплее показалась надпись "Никита вызывает…". Я высунулась из спальни и успокаивающе махнула Семенову, вцепившегося в локоть Аллы. Увидев, что все в порядке, Саша потащил гостью к дверям. Пес забился в истерике. Я успела злорадно подумать, что если он тяпнет любого из них, плакать точно не буду, и нажала на зеленую кнопку.
— Юлька, — проорал Никита. — Та бумажка с фоткой у тебя?
— В машине, — сказала я. — Сейчас принесу и перезвоню тебе.
— Давай. Только никому пока не говори.
Голос Никиты мне не понравился. В нем слышалось лихорадочное волнение. Я бросила телефон на стол и выскочила во двор, где Семенов взашей выталкивал за ворота цеплявшуюся всеми конечностями Аллу. Гостья причитала. Убедившись, что Семенов еще несколько минут будет занят, я залезла в "Инфинити", пошарила в бардачке и нашла свернутый вдвое лист бумаги. Освещение в машине было средней паршивости, поэтому я вернулась в дом, на всякий случай заперевшись в спальне.
— Вот, она у меня, — нервно сказала я, перезвонив Никите. Он снял трубку после первого же гудка. — Что я должна увидеть?
— Понимаешь, мне это еще там в глаза бросилось, только я не сообразил… Смотри, третья фотография слева и первая справа от центра. Ничего странного не замечаешь?
Качество распечатки было скверным. Я несколько секунда елозила носом по двум снимкам, сделанным с одинакового ракурса, но ничего не видела. А потом, поморщившись, отодвинула лист бумаги подальше. Два лица на нем внезапно задвигались, как стереокартинки, скрытое изображение которых я, хоть убей, никогда не могла рассмотреть. Глядя на фотографии, я вдруг почувствовала, что волосы на голове зашевелились.
— Юля, — тихо спросил в трубке Никита, — это то, что я думаю?
— Черт возьми, — присвистнула я.
Игорь
Тяжелая капля упала мне на лоб. Я зажмурился, но даже не пытался пошевелиться. В конце концов, это не имело значения. Раньше имело, а теперь перестало.
В помещении было холодно, сыро. На улице шел дождь. Сквозь прохудившуюся крышу, прямо из трещины в потолке на меня падали капли, холодные и безжалостные, как пули. Лежать на жесткой деревянной скамье было неудобно, но уходить не хотелось. Да и куда?
Тучи скрыли закат. Жаль. Я с удовольствием посмотрел бы на солнце.
Жизнь — штука хрупкая, в неумелых руках ломается, как плитка шоколада. В умелых — бьется, как стекло. Главное, применить сноровку и фантазию. Вот и моя разбилась лет восемь назад… Хотя, почему восемь? Гораздо раньше…
Наверное, все началось сразу после смерти мамы. Куда девалось беззаботное детство, немудреные игрушки, плюшки на пасху и ласка на ночь, пусть мимолетная, но привычная и ожидаемая. Я до сих пор помню прикосновение чуть суховатой руки, нежный голос мамы, увещевавшей расшалившихся близнецов. Теперь, падая в прошлое сбитым летчиком, в двух игравших мальчишках я не вижу себя. Может быть потому, что меня там не было уже тогда. Нет и сейчас.
Тепло моего дыхания не могло обогреть стылый домик-коробку. Все деревяшки я сжег еще накануне. За ночь баня остыла, но больше топлива не осталось. Дрова, лежавшие прямо во дворе, безнадежно промокли, да и спички кончились. Сколько я уже лежу тут? День? Месяц? Год? Время — кусачая гадина, мирно свернулось спиралью, поди попробуй найти в этой ленте Мебиуса начало и конец. Почему меня всегда отбрасывает к истокам?
Истоки.
Обычное слово. Но для меня оно наполнено страшным воспоминанием о ней.
Глубина.
Наверное, я никогда не представлял, на что способен мой брат до того момента, как пьяная Арина залезла ко мне в постели, чтобы сделать ЭТО. До той ночи я по наивности не представлял, что значит этот тяжелый мутный взгляд исподлобья, слюнявые поцелуи по пьяной лавочке и небрежные прикосновения. От мачехи пахло пивом, немытым телом, но хуже всего воняло из-под ее юбки, тухлой кислятиной грязного белья. Когда немытое чудовище с железной фиксой полезло ко мне в трусы, я увидел позади Олега с белыми от бешенства глазами.
— Ее надо убить, — серьезно сказал Олег, когда Арина ушла спать. — Она не оставит тебя в покое никогда.
— Ты сдурел?
— Ничего не сдурел. Она превратит нашу жизнь в ад. Ее надо убить, понимаешь, надо…
Так и вышло.
Я никогда не осмелился бы пойти на это. Меня не хватило даже на попытку. Олег же, с новым, волчьим взором, разбрасывал по кухне злые красные угольки, яростно шипящие, накинувшиеся на добычу с проворством голодного зверя. Задвинув вьюшку, он обернулся ко мне и захихикал.