— Кто бы мог подумать, до какой степени может расшириться круг моих «друзей» за последний час. Какое нечеловеческое высокомерие! Люди они или марсиане?

8.47

Гамильтон Роджерс жестом потребовал тишины; когда аплодисменты затихли, преподобный Бек передал ему микрофон. Стоя на краю сцены, вице-президент по очереди называл имена новых членов братства.

Они поднимались, один за другим: молодой президент тайваньской экспортной компании; средних лет женщина, представитель левоцентристских сил Центральной Америки; австралийский банкир пятидесяти двух лет; шестидесятисемилетний лауреат Нобелевской премии — физик-ядерщик из Калифорнии; семидесятилетний итальянский медиа-магнат, известный консерватор, и еще многие. Каждого встречали громкими аплодисментами. Политические убеждения новичков, похоже, не имели значения.

Затем вице-президент назвал поименно оставшихся: «старых друзей», как он выразился. Собравшихся ради особого торжества.

Конгрессмен Соединенных Штатов Джейн Ди Бейкер, государственный секретарь Соединенных Штатов Дэвид Чаплин, министр обороны Теренс Лэнгдон, председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал ВВС США Честер Китон, руководитель администрации президента Том Каррен, неофициальный советник президента Эван Берд.

Вновь и вновь накатывались волны аплодисментов; делегаты аплодировали стоя, как и подобает настоящим патриотам.

155

8.53

Когда раздался стук в дверь, Мартен выхватил пистолет. Хэп Дэниелс загородил президента, держа автомат наизготовку.

Стук повторился еще раз и еще.

— Хосе, — сказал Мартен.

Хэп кивнул; подойдя к двери, Мартен осторожно щелкнул замком. Вошел Хосе, бледный и настороженный.

— Что там? — спросил президент по-испански.

— Я спустился пониже, насколько получилось. За дверью широкая лестница, в конце — стальная дверь. Думаю, что лифт, но везде заперто. Никого нет, но если там и туннель, то внутрь не попасть.

— Gracias, Jose, muchas gracias. Большое спасибо, Хосе, — поблагодарил президент с улыбкой. — Теперь отдохни, все в порядке.

— Остается ждать и надеяться, что никто не захочет нас навестить, — сказал Хэп, выслушав перевод. — Надо полагать, когда церемония закончится, сцену опустят, пол вернут на место, а двери откроют. Все разойдутся по автобусам, будто ничего не случилось. Вот когда нам нельзя будет терять ни секунды: вверх по лестнице и на выход — тем же путем, как мы сюда попали. Упустим время, окажемся в мышеловке: как только гости разойдутся, испанская секретная служба проверит здание и запрет все двери.

— А Кристина? — спросил Мартен сердито. — Они же ее убьют!

— Мы ничего не можем сделать, не подвергая опасности жизнь президента, — ответил Хэп, не повышая голоса. — Вынесите Кристину за скобки.

— Меня это… не радует.

— Меня тоже. Остается принимать вещи как есть.

— Ну хорошо, — сказал Мартен, смягчаясь, — Выбрались мы наружу. Дальше что? Куда мы пойдем? Пятьсот человек, и все следят за церковью и вершиной горы. Считают каждого человека.

— Сначала мы выйдем наружу, потом сядем в электрокар, — объяснил Хэп спокойно. — По дороге вниз остановимся в том же самом укромном месте. После того как делегаты уедут, силы безопасности не задержатся более чем на час. Тогда поедем дальше.

— Хэп, кроме испанской полиции есть еще ваши люди! Не найдут нас в шахте, будут искать здесь. Если уже не ищут. Без президента они домой не поедут.

— Мартен, здесь оставаться мы не можем.

— Вуди. — Генри Харрис посмотрел на Хэпа.

— Вуди?

— Предположим, он не замешан. Придется рисковать, другого выхода нет. Как только окажемся в зоне слышимости, пошли ему сообщение на мобильник. Скажи, где мы, и пусть немедленно летит за нами на своем вертолете, один. Машина морской пехоты, никто не станет особо задумываться. Сядет на служебной стоянке, около электрокара, и через тридцать секунд нас здесь не будет.

— Мистер президент, даже если ему удастся взять нас на борт… Как он поступит дальше? Доставит нас к самолету ЦРУ, а там два десятка агентов с недвусмысленным приказом. Тогда ни мои, ни ваши слова ничего не изменят.

— Видишь ли, Хэп, — вздохнул президент, — нам надо будет кому-то довериться, и очень скоро. Майора Вудса я знаю давно и всегда уважал, не без причины. Так что это приказ, Хэп.

— Слушаю, сэр!

В это время голос преподобного Бека зазвучал с новой силой. С беспроводным микрофоном в руке, капеллан конгресса переходил вброд озеро театрального тумана, подсвеченного красным, зеленым и желтым. Говорил он на непонятном языке и будто стихами. Члены братства отвечали хором на том же языке; накануне, в амфитеатре, происходило то же самое.

Бек протянул руку в сторону Кристины, безмятежно сидевшей в луче прожектора посреди темной сцены. На слова капеллана она ответила царственной улыбкой. Бек обернулся к зрителям, обводя рукой сцену, как накануне — амфитеатр. Жест был призывом к собранию; зрители хором повторяли слова, произнесенные в микрофон. Внезапно луч прожектора, в котором стоял Бек, скользнул в сторону, осветив Лючиану, с ее волосами, стянутыми на затылке, театрально подведенными глазами, во всем ее ведьминском великолепии.

Зайдя Кристине за спину, Лючиана обвела круг над ее головой рубиновым жезлом, потом, сверкнув глазами в сторону зрителей, произнесла какую-то фразу — может быть, заклинание. Уверенно повторив фразу, она пересекла сцену, сопровождаемая объективами камер слежения.

На десятке мониторов Лючиана смотрела куда-то не отрываясь; несколько камер скоро показали куда.

Деми Пикар, прикованная к массивному кресту — знаку Альдебарана. Застывший в ужасе взгляд говорил лучше всяких слов. Так смотрят только на пороге верной и мучительной смерти.

— Господи!.. — не выдержал Мартен.

Лючиана остановилась перед крестом; монахи запели вновь, то возвышая голос, то замолкая. Ведьма глядела на Деми высокомерно и презрительно; встретившись глазами с Лючианой, девушка нашла силы вернуть вызов. Жестко улыбнувшись, Лючиана обернулась к зрителям.

— Она предала бы нас, как эти! — объявила ведьма по-английски, указывая рубиновым жезлом на три отрубленные головы.

Отрывисто прозвучали три непонятных слова, опять на таинственном языке. Из театрального тумана у подножия трех крестов вырвались языки газового пламени; собрание зашумело. Через несколько секунд головы вспыхнули, через полминуты пошли пузырями, как отбивные на гриле.

Не менее десяти камер показали лицо Деми крупным планом: девушка кричала, не замолкая. На четырех мониторах появилась Кристина глядевшая на Деми с беспокойством. Можно было подумать, что действие наркотика проходит. Веки Кристины дрогнули, глаза расширились, когда два монаха ловко привязали ее к креслу, после чего исчезли в темноте, откуда появились несколько секунд назад. Свободные камеры фокусировались на горящих головах, на Лючиане, на Беке; временами на экранах мелькали лица зрителей. Под конец камеры сосредоточились на вновь принятых членах братства.