— И один человек может стоить сотни. Я взял на себя обязательства: теперь те, кто там внизу, — моя семья. То же и для вас.
— Да, — ответил Хэп Дэниелс, помолчав.
Одно дело — стрелять в агентов, проводящих нелегальную операцию, и совсем другое — убивать ни в чем не замешанных испанских полицейских и своих же агентов — ЦРУ и секретной службы. Но разве есть у него выбор?
— А как ребята?
— О них… это моя забота.
— Аварийный комплект из лимузина с нами?
— Да.
— Возьмите одеяла. Вам три, мне четыре.
— Хорошо, — кивнул Мигель, глядя на Хэпа испытующе. — Плечо как?
— Болит здорово.
— Таблетки есть.
— Не сейчас. Не время и не место колеса глотать.
— Кровотечение не открылось?
— Не знаю, вроде не видно. Доктор хорошо поработал.
— Идти можете?
— А что я тогда здесь делаю? Еще как!
— Пошли, значит, — сказал Мигель, решительно направляясь к мотоциклу.
Из багажника появились майларовые одеяла с зеркальной поверхностью, пайковые брикеты, бурдюк с водой, два мощных фонаря и автомат «Штайр». Хэпу Мигель отдал четыре одеяла, половину брикетов и фонарь, себе оставил другой, сунув его за пояс. Автомат повесил на шею, а бурдюк перекинул через плечо; в ту же секунду погас последний луч солнца, и сразу наступили глубокие фиолетовые сумерки. По знаку Мигеля все пятеро двинулись вперед по заросшему редким кустарником плоскогорью.
19.32
Мартену и президенту дважды пришлось пробираться по завалам каменистого грунта, оставшимся от оползня. Даже и при других обстоятельствах это было бы непросто, но в абсолютной темноте кто мог сказать, имеет ли работа смысл? Может, они только разбирают по камешкам гору; может, они тратят драгоценное время впустую. Но они справились в конце концов и пошли дальше.
«Мы выйдем наружу, — подумал Мартен. — Президент обратится к народу. Я дал слово».
Найти выход можно только по сквозняку. Где струится воздух, проползет и человек. Если не проползти, надо расширить дыру, только и всего. Первым делом нужен огонь, горящий дольше, чем спичка. Скрутив футболку в плотный жгут, Мартен размочалил один конец. Получился вполне приличный фитиль — только пришлось истратить две спички, чтобы зажечь его. Горел импровизированный факел долго: удалось пройти несколько сотен ярдов. Более того, в конце пути обнаружилась груда насквозь проржавевших горняцких инструментов. К счастью, истлело не все: одна кувалда прочно держалась на рукояти, одна кирка еще годилась к употреблению, а от другой осталась рукоять, годная для факела. Футболка превратилась в жалкую тряпку, и ее пришлось бросить; рукоять кирки горела не в пример тусклее, но привыкшие к темноте глаза видели не меньше чем на пятнадцать футов вперед.
Теперь не надо было пробираться друг за другом. Президент и Мартен шли плечом к плечу по ржавой колее; Мартен нес кирку и кувалду, президент — факел. Обоим хотелось есть, обоих шатало от усталости, но никто не позволял себе признаться в этом. Они лишь следили за факелом, молясь о том, чтобы огонь взлетел вверх, указывая на ток воздуха.
— Доказательств у меня нет, — неожиданно сказал президент. — Никаких.
— Доказательств? Чего?
— А чего бы то ни было. — Генри Харрис перехватил взгляд Мартена, смотря серьезно. — Сначала я думал передать информацию, полученную у Фокса, генеральным секретарям Организации Объединенных Наций и НАТО, главным редакторам «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс» — рассказать им правду. Что же я делаю вместо того? Надеюсь выйти из этой богом забытой шахты — чтобы обратиться к съезду в Арагоне. Рассказать захватывающую историю о всемирном заговоре, о всех деталях которого знал покойный ныне доктор Фокс. Между тем планы геноцида умерли вместе с ним, а лаборатория и вещественные доказательства уничтожены. Ушли следом, как доктор и планировал. Мы расскажем, что видели, но это будут только слова. Мои «друзья» скажут, я не в себе. Нервный срыв, ничего удивительного. Один побег из номера в Мадриде чего стоит. С последующей эскападой. Других доказательств им и не потребуется. Вы меня поддержите, но толку не будет. Президент я или нет, останется мое слово — против трезвого недоумения моих соратников. Если я скажу, что они планируют убийство высших руководителей союзных стран в Варшаве, «друзья» улыбнутся сочувственно лишнему доказательству моего душевного нездоровья. Акцию просто отложат. Если я обвиню их в планировании геноцида против мусульманских государств, меня сочтут опасным сумасшедшим.
В тусклом свете факела в глазах президента блеснуло отчаяние.
— Нет у меня доказательств, мистер Мартен. Никаких!
— Доказательств нет, но можно ли забыть людей — там? Руки, ноги, лица — в аквариумах этих…
— Забыть?.. Хорошо бы, да не получится. Лучше бы мне глаза свинцом залили. Только без доказательств не было их никогда.
— Были.
Президент шел дальше, сгорбившись, и молчал, глядя сквозь огонь факела. Можно было подумать, он сдался. Понимая, что только личная храбрость и железная решимость до сих пор толкали Генри Харриса вперед, Мартен впервые осознал другое. Президент не из тех, кому хорошо в одиночестве, в собственной компании. Ему нужны люди вокруг, ему надо брать и давать, соглашаться и спорить. Хотя бы для того, чтобы привести в порядок свои мысли, взглянуть на вещи с другой стороны или найти вдохновение — новое или утраченное.
— Мистер президент, — сказал Мартен уверенно, — вы должны обратиться к съезду в Арагоне. Расскажите о варшавских убийствах. Расскажите про то, что уже случилось. Назовите имена: кто, где и когда предложил идею и кто потом предъявил ультиматум. Ваши слова сбудутся: «друзья» не найдут другого выхода, кроме как действительно отложить политические убийства. Иначе вы окажетесь правы. Тем временем мир насторожится: вы ведь все еще президент Соединенных Штатов. Средства массовой информации будут ловить каждое слово, международная общественность будет ждать. Что помешает вам инициировать самое глубокое расследование деятельности Фокса — и ваших «друзей» заодно? При таком раскладе риск и неопределенность останутся, но ведь сейчас не легче. Сам факт публичного расследования, к чему бы оно ни привело, заморозит их планы, а может, и разрушит окончательно. Доказательств действительно не хватает, но не только в них дело. Лишить воли к действию можно, не нанося реального удара. Да если вы просто спасете жизни президента Франции и канцлера Германии, разве этого мало?
Не останавливаясь, президент глянул на Мартена. Даже и в тусклом свете факела видно было, как он устал и ослабел. Тяжкая ноша берет свое. Сейчас бы просто посидеть в ресторанчике, съесть хороший бифштекс, выпить пива и поговорить о бейсболе…
— Может, присядем? — предложил Мартен негромко. — На несколько минут хотя бы.