Месяцем раньше на семинаре-инструктаже в мэрии американцу торжественно объяснили, что у этого отеля «нет собственника». Он – государственный.
– «Националь» – один из немногих неприватизированных памятников архитектуры, – сказали ему. – Этот отель принадлежал, принадлежит и всегда будет принадлежать не предпринимателю Пупкину, а государству! Ни у кого нет прав на него.
Однако очень скоро после открытия «Националя» москвичей потрясла новость, грозившая не оставить камня на камне от этих аксиом. Сенсация, как и положено, слетела со страниц одного почтенного, но – в обычное время – неохотно раскупаемого еженедельника.
– Вадим! Ты знаешь такую журналистку Галину Помилуйко? – спросил Зевкович, отложив газету и откинувшись в кресле.
– Слышал, – кивнул тот. – Это известное имя. Оно частенько стоит под занятными очерками и спорными историческими исследованиями.
– Полюбуйся-ка. – Старший смены подвинул к нему газету и сложил руки на груди. – Полагаю, баба наделает шуму.
Вадим взглянул на заголовок и обомлел.
«У «НАЦИОНАЛЯ» МОГУТ ПОЯВИТЬСЯ ХОЗЯЕВА» – кричала газетная полоса. И тут же – шрифтом помельче: «ПУСТЬ ДАЖЕ И БЫВШИЕ…»
– Наши чиновники с ума сойдут. – Зевкович даже зажмурился, словно мысль о тронувшихся чиновниках доставляла ему несказанное удовольствие.
– Нашли завещание, – пояснил он, поймав вопросительный взгляд Вадима, – по которому весь отель с потрохами принадлежит некоей особе… как ее… Ну, там написано. Вот ты как историк что скажешь по этому поводу?
Вадим сел за стол и, подперев кулаком подбородок, ткнулся носом в газетный лист.«До недавнего времени, – насмешливо писала журналистка, – среди историков и чиновников бытовало мнение, что известный всему миру отель «Националь», расположенный в самом сердце Москвы, был построен по инициативе Варваринского общества домовладельцев и на его же средства. Это не только расхожее, но и очень удобное заблуждение чиновников любых мастей. Ведь Семен Васильевич Лепешкин, возглавлявший в те времена Варваринское общество, не оставил после себя наследников. Поэтому денационализированному отелю не угрожают якобы притязания собственников. Но на деле это не совсем так. Инициатором проекта действительно выступило Варваринское общество, которое строило и содержало крупные доходные дома на улицах Варварке и Солянке, но финансировал проект один-единственный человек по имени Федор Германович Липгардт. То есть, выражаясь современным языком, упомянутый Липгардт являлся заказчиком и, соответственно, собственником отеля, а Варваринское общество – подрядчиком».
Вадим оторвался от чтения и усмехнулся:
– Прямо-таки революционное открытие! Интересно, чем оно подкреплено?
– Ты читай, читай, – кивнул Зевкович. – Там все есть. И подкрепления, и подтверждения.«Из специального засекреченного архива, – хвастливо продолжала журналистка, – в мои руки попали подлинные документы, датированные одна тысяча девятисотым годом, свидетельствующие об этой сделке. Здесь и договора, и закладные, и циркулярные письма, и ведомости, и, конечно, грамота о собственности. Из документов явствует, что строительство шестиэтажного здания с гостиницей, рестораном и магазинами обошлось господину Липгардту в один миллион рублей – фантастическую по тем временам сумму. Чего стоило одно только внутреннее убранство номеров! Общая стоимость имущества Гостиной Людовика ХVI составляла семь тысяч четыреста шестьдесят шесть рублей, а Гостиной Людовика XV – девять тысяч девятьсот шестьдесят четыре рубля».
– Из специального засекреченного архива, – повторил Вадим и многозначительно посмотрел на старшего смены.
Тот пожал плечами:
– А что? Я лично – верю. Сейчас только и делают вокруг, что архивы рассекречивают. Ты дальше читай. Там – самое интересное.«Кто такой Федор Германович Липгардт – неизвестно. Может, он был промышленником, а может, землевладельцем. Не исключено также, что этот загадочный спонсор вел родословие из дворянства. Но в любом случае нетрудно угадать судьбу Ильи Германовича и всех его родных после революции. Увы, вряд ли кто-то уцелел из этой богатой и таинственной династии. Тем не менее Липгардт оставил после себя документ, дающий кому-то возможность показать фигу столичным властям. Этот документ – завещание. Ни много, ни мало. Предусмотрительный Липгардт завещал весь свой отель вместе с его имуществом и убранством… единственной дочери, родившейся в 1913 году. Документ составлен по всем правилам и заверен у двух нотариусов».
– Интересно, – усмехнулся Зевкович, – чем ей так не угодили столичные власти? Она же откровенно злорадствует.
Вадим покачал головой:
– Думаю, это эпатаж. Помилуйко имеет обыкновение преподносить новости не просто ярко, а с вызовом. В данном случае вызов адресован тому, кто меньше всего заинтересован в смене собственника, – то есть нынешнему собственнику. А это – государство. В лице, извините, властей и чиновников. – Он отложил газету и улыбнулся. – Как бы там ни было, мне не верится, что кому-то по силам что-нибудь отобрать у государства.
– Представляешь, – подмигнул Зевкович, – какие деньжищи может срубить эта баба, если объявится наследница? Она за каждую бумажку может смело требовать по «Мерседесу».
– Сомневаюсь, – цокнул языком Вадим. – Ведь это не ее бумажки. И неизвестно даже, где они сейчас. Вполне возможно, она сдала их обратно в «засекреченный» архив. – Он встал и, подхватив рацию, направился к двери. – Я – на «двадцать первый».
– Давай. – Зевкович мечтательно потянулся в кресле и вновь придвинул к себе газету.
На следующей странице он наткнулся на снимок. Странная, худая птица с распростертыми крыльями застыла внутри плетеного круга. Под картинкой красовалось пояснение: «Семейный герб Липгардтов».
– Геральдический крест в круге, – вслух оценил Зевкович.
Но Вадим его уже не слышал.Поздним вечером дома, допивая на кухне ледяной кефир, Вадим устало произнес:
– Похоже, существуют подлинные документы, подтверждающие, что «Националь» в начале века был кому-то завещан.
Матвей и Наталья Владимировна переглянулись.
– Это что же, – спросила она с явным любопытством, – могут найтись наследники?
Вадим сделал последний глоток прямо из пакета и покачал головой:
– Вряд ли… Столько лет прошло…
– Всякое в жизни бывает, – глубокомысленно возразил Матвей. – Может, и сыщется кто-нибудь. Кусочек уж больно лакомый… Такой даже на старости лет не помешает. Мне вот – седьмой десяток, а я чувствую, что только-только жить начинаю.
И он вдруг расхохотался.Вадим любил ночные дежурства. Когда затихала удалая ресторанная жизнь отеля и последние гости разбредались по номерам, наступало безмятежное время предутренних раздумий и мечтаний. Вадим любил бродить по этажам уснувшего здания и мечтать о том, как изменится его жизнь, какой яркой, полной смысла и увлекательных открытий она станет, когда он вновь вернется в профессию.
«В конце концов, – размышлял он, – существует много хороших специальностей, которые гораздо ближе мне по образованию и способностям и в то же время приносят сносный доход. Не может такого быть, чтобы мир вдруг поделился на торгашей и охранников. Не бывает так, чтобы профессия кормила лишь на рынке да в отеле».